Ирма Флиглер возненавидела Сильвию Бромберг еще прошлым летом, когда Сильвия во время родов целый вечер кричала. Могла бы лечь в больницу, знала ведь, что будет рожать. Противно было слышать эти вопли и придумывать для детей объяснения, почему миссис Бромберг кричит. Мерзость какая!
Ирма отошла от окна и залезла в постель, моля бога, чтобы не забеременеть, и ненавидя Бромбергов за то, что они переехали на их улицу. Лют мирно спал, и Ирма была рада теплу и запаху его большого тела. Она повернулась и провела рукой по его плечу, где у него были четыре похожих на пупки шрама от ранения шрапнелью. Вот Лют по закону занимал место на Лантененго-стрит, и она как его жена тоже. И не только как его жена. Ее семья появилась в Гиббсвилле гораздо раньше большинства других обитателей Лантененго-стрит. Ирма была из Доанов. Дед Доан еще во времена мексиканской войны служил в армии барабанщиком, а в Гражданскую войну получил почетную медаль Конгресса. Дед Доан оставался членом школьного совета до самой смерти, почти тридцать лет, и был единственным в их краях с такой медалью. У Люта был французский военный крест с пальмовой ветвью за что-то, совершенное, по его словам, в пьяном виде, да еще двое-трое удостоились в войну крестов и медалей за особые заслуги, но только у деда Доана была почетная медаль Конгресса. Ирма и по сей день считала, что медаль должна находиться у нее в доме, поскольку, как все знали, она была дедовой любимицей. Однако медаль очутилась в руках брата Уилларда и его жены, потому что Уиллард — продолжатель рода. Пусть будет у них. Наступает рождество, завидовать грех, лишь бы они берегли и ценили эту медаль.
Ирма лежала без сна, как вдруг до нее донесся звук: цок-цок, цок-цок. По Лантененго-стрит медленно ехал автомобиль, с колеса которого соскочила и билась о крыло цепь. Ирма только не могла разобрать, в какую сторону он ехал. Потом он двинулся чуть быстрее — звук изменился: цок-цок-цок-цок — миновал ее дом, и она по хлопанью брезента догадалась, что это машина с откидным верхом. Наверное, «додж» железоугольной компании. Опять чего-нибудь случилось на шахте, вот одного из начальников и подняли среди ночи, ночи под рождество, разобраться, что там произошло. Ужас! Как хорошо, что Лют не работает в железоугольной компании. Чтобы получить там приличное место, надо окончить колледж, Пенн или Лихай, где Лют и не учился, а если и получишь, то только после чьей-нибудь смерти можно дождаться приличного повышения. И, как доктора, вызывают в любой час дня или ночи: то насосы отказали, то еще что-нибудь случилось. Хоть ты и инженер, а все равно домой приходишь грязным и внешне ничем не отличаешься от простых шахтеров в коротких резиновых сапогах, каске и с жестяной коробкой для завтраков. Кончил колледж, а дома и раздеваться-то нужно в подвале. Лют прав: продай в месяц два «кадиллака» и не только сведешь концы с концами, но и еще кое-что останется, а между тем прилично одет и не рискуешь быть раздавленным куском породы либо разнесенным в клочья взрывом рудничного газа. Семейному человеку, всегда говорит Лют, не место в шахте, при условии, конечно, что ему не безразлична судьба его жены и детей.