Минуту спустя Модести Блейз уже стояла на паперти и беседовала с пузатым добродушным священником. Она спрашивала, как проехать из города в деревню Бурнисс. Священник прошел с ней через площадь к ее серому «ситроену», объясняя маршрут и энергично жестикулируя.
Модести села за руль, рассеяно выслушала пояснения священника, поблагодарила его ослепительной улыбкой и не торопясь выехала со стоянки.
Тем временем незадачливый директор музея появился в маленьком зале с двумя сложенными чехлами. Он был уже не таким бледным, но его бил озноб, и он все время покрывался испариной. Рэнсом к тому времени снял шнур. Он взял один чехол и аккуратно расстелил его на полу перед рамой.
— На полу могли остаться какие-то отпечатки, — пояснил он директору. — Надо сохранить их до появления полиции.
— Вы говорили с инспектором Форе? — спросил директор.
— Конечно. Он сказал, что высылает двоих детективов. Я же должен доставить ему раму, чтобы можно было проверить ее на предмет отпечатков пальцев.
— Он сам не приедет? — мертвым голосом осведомился директор.
— Сейчас он занят выставлением оцепления. Важно не позволить этой женщине покинуть город с картиной, — рявкнул Рэнсом. — Ну, а где лестница, которую я просил?
— Сейчас ее принесет Анри, — пролепетал директор, и в проходе тотчас же появился Анри с большой деревянной стремянкой.
— Пожалуйста, отойдите назад, — сказал Рэнсом. Он взял лестницу, осторожно подошел к чехлу под картиной и поставил стремянку. Затем забрался на стремянку и стал заворачивать раму в чехол. Как следует упаковав, он взял раму и спустился.
С ношей в руках он двинулся по проходу. За ним семенили директор и Анри.
— У вас есть машина, мсье? — осведомился директор.
— Да, у вашего служебного входа.
— Может, мне попросить одного из жандармов проводить вас?
— Надеюсь, — мрачно отозвался Рэнсом, — что в настоящий момент жандармы делают все, чтобы найти и препроводить куда следует ту самую особу, которая украла картину мистера Лейтона.
Вилли Гарвин неистово тер волосы полотенцем, поглядывая в зеркало над щербатой раковиной. К каждой из его щек были приклеены по два комка ваты. Положив полотенце, он приблизился к зеркалу, потянул за один комок и заглянул под него.
Удовлетворенно кивнув, он и вовсе удалил его. Вата была черной, но зато на его щеке не осталось никаких следов «порохового ожога».
Нос его теперь лишился горбинки. Лишь там, куда доктор Жорж Бриссо вставил восковую прокладку, виднелся разрез. Но через день-другой от него не должно было остаться следа.
До полуночи оставалось минут десять. Чтобы снова стать самим собой, Вилли нужно было сделать еще одну вещь.