— Но вы ведь сами говорили: где-то порезался, оцарапался. Мало ли! Мы с вами не дети, чтобы верить в такие вещи.
— То же самое заявил мне Каменский, когда незадолго до его гибели я пришел к нему и попросил объяснений. По его словам, о крещении Найдан-вана он услышал от приятеля, профессора Довгайло, а все прочее сочинил сам. Или, как он выражается, домыслил.
— А Довгайло откуда узнал?
— Он был переводчиком при посольстве Сюй Чженя. Я нанес ему визит сразу после разговора с Каменским, но мне было сказано буквально следующее: да, прототипом Намсарай-гуна является Найдан-ван, однако о его планах креститься, чтобы заключить сделку с дьяволом, он, Довгайло, узнал только из «Театра теней» и считает это вымыслом автора, очень малоправдоподобным.
— Тут есть над чем подумать, — согласился Иван Дмитриевич. — Но прежде чем делать какие-то выводы, хотелось бы осмотреть место, где был убит Найдан-ван.
Сейчас в этом здании разместилось посольство хивинского хана, прибывшее в Петербург для вымогания займов и подарков. Посольская свита была невелика, большинство комнат пустовало, в том числе бывшие апартаменты Найдан-вана.
Пока Иван Дмитриевич их осматривал, Зейдлиц рассказал, что состоявшие при князе ламы отказались хоронить его в Петербурге и добились разрешения мумифицировать тело, чтобы увезти с собой в Монголию. Прямо во дворе разложили костер, труп сначала прокоптили в дыму, затем, не вынимая внутренностей, как принято у монголов при бальзамировании, растерли какими-то спиртуозными жидкостями, обмазали соляным составом, высушили и покрыли золотой краской. В таком виде князя повезли на родину.
— Вся процедура заняла месяца полтора, — говорил Зейдлиц, — и потребовала дополнительных расходов. Пришлось на это пойти, чтобы избежать дипломатического скандала. Поначалу, правда, зашла речь о том, что платой за убийство одного из членов посольства должны стать территориальные уступки, но этот вопрос мы уладили. К счастью, Сюй Чжень оказался человеком благоразумным и скрепил своей печатью свидетельство о смерти Найдан-вана в результате сердечного приступа.
— Представляю, во сколько обошлось казне его благоразумие.
— Боюсь, этого вы себе представить не можете, — усмехнулся Зейдлиц. — У вас не хватит воображения.
Слушая, Иван Дмитриевич развязал шнуры на оконных портьерах, сдвинул шторы таким образом, чтобы в комнату не проникал уличный свет, зажег лампу и пригласил Зейдлица выйти в коридор. Здесь он плотно закрыл двери, с обеих сторон ведущие в ту часть анфилады, где был вход в княжеские апартаменты. Стало сумеречно, почти темно.