— Марк, перестань! Я достаточно работала с врачами — евреями и знаю, какие они высокомерные грубияны. Они ни во что нас не ставят.
— У них комплекс неполноценности.
— Я бы не стала с тобой спорить, если бы ты говорил, скажем, о немцах.
— Что ты хочешь этим сказать, Китти? Мы что же, чистые арийцы, по-твоему?
— Я только хочу сказать, что ни один американский еврей не поменялся бы местом с негром, мексиканцем или индейцем.
— А я тебе толкую, что не обязательно линчевать человека, чтобы узнать, что у него внутри. Да, конечно, евреям в Америке живется неплохо, но отношение к ним таких, как ты, и то, что они два тысячелетия были козлами отпущения, — все это не могло не наложить на них особого отпечатка. Впрочем, почему бы тебе не поговорить об этом с Бен Канааном? Он, кажется, знает, как обращаться с тобой.
Китти сердито вскочила, но тут же оба рассмеялись. Они ведь не могли злиться друг на друга.
— Кстати, что такое Моссад Алия Бет?
— Слово «алия» означает «подниматься», «вставать», «взбираться». Когда еврей едет в Палестину, его называют «алия» — он встает, поднимается. «Алеф», или буква «А» — обозначение легальной иммиграции. «Бет», или «Б» — нелегальной. Поэтому Моссад Алия Бет можно перевести как Организация для нелегальной иммиграции.
Китти улыбнулась:
— Господи, их язык и в самом деле логичен!
Два дня после визита Бен Канаана Китти ощущала тревогу и не находила себе места. Она не могла признаться даже самой себе, что хочет еще раз увидеть этого великана. Марк хорошо знал ее и понимал ее состояние, но делал вид, будто никакого Бен Канаана нет в природе.
Она не отдавала себе отчета, что именно тревожит ее. Неужели та самая американская совесть, о которой говорил Бен Канаан? Она жалела о своем антиеврейском взрыве.
Как-то она спросила, кстати, несколько неуклюже, когда Марк собирается встретиться с Ари. В другой раз Китти тоже довольно неловко намекнула, что было бы хорошо съездить в Фамагусту. Затем она опять рассердилась на себя и решила вовсе не думать больше об этом Бен Канаане.
На третий день Марк услышал, как она беспокойно ходит взад и вперед по своей комнате.
Наконец Китти уселась в темноте в жесткое кресло и, закурив сигарету, решила разобраться в своих чувствах.
Ее не прельщала перспектива быть втянутой против своей воли в странный мир Бен Канаана. Она всегда была трезвой, даже расчетливой. «Китти такая умница», — говорили про нее.
Влюбившись в Тома Фремонта и решив заполучить его, она действовала по хорошо обдуманному плану. Потом разумно вела хозяйство, разумно стряпала, разумно планировала расходы. Китти даже наметила, что их дочь должна родиться весной — тоже из вполне разумных соображений. Она заглушала все свои порывы ради хорошо обдуманных решений.