– Ты мне перво-наперво от нас мурзу Бегбелия отвадь… Он со своими вогуличами да остяками покоя не дает моим поселкам… А опосля на татарские улусы [деревни] не худо бы пойти, новым ясаком обложить нечисть!
– говорит раскрасневшийся от усердного потчевания гостей Семен Аникиевич.
– Ладно, хозяин, и улусы к ясаку приведем, да и самого Бегбелия на аркане тебе притащим… Небось, хитрости тут нет никакой. Видал, небось, как от нас югра лататы задавала… И с Бегбелкой ихним тож справимся! – засмеялся Ермак.
– И то, правда твоя, Василь Тимофеич, – согласился Строганов. – Молодцы вы, што и говорить. По гроб жизни буду тебя благодарить с твоей ратью… Небось, и на самого Кучумку не побоятся пойти они…
– И на Кучумку пойдут, дай срок, пущай тольки покажется к нам сюда хан Казацкий (кайсацкий), царевич Махмет-Кул, што ли, – мы его разуважим. Верно ль говорю я? – блеснув взорами произнес Ермак.
– Верно! Верно! Правда твоя, атаман-батька! – отозвались голоса сидевших за столом есаулов.
– Верно! – помимо воли вырвалось звонким тенором и из груди Алеши.
Этот звонкий детский голос заставил обернуться Ермака в сторону мальчика.
Быстрым ястребиным взором окинул атаман Алешу.
В своем голубом, шитом золотом кафтане, подарке Мещеряка, юный князек был чудо хорош собой. Его синие глаза так и искрились, восхищенным взором впиваясь в лицо атамана. Острый взгляд последнего в свою очередь так и вонзился в него. Казалось, этот взгляд проник в самую душу Алеши. А он, словно зачарованный, не сводил глаз с Ермака.
Пытливые глаза казачьего батьки-атамана вдруг неожиданно смягчились, засияли лаской.
– Подрастает соколенок… Крылья никак чует… Слышь, Мещеря, отдай мне парнишку твоего… Я его лихим казаком сделаю. Хошь ко мне, князенька, а? – ласково кинул Алеше Ермак.
Что– то, словно птица, затрепетало в груди мальчика. Какая-то жгучая радость после стольких печалей и мук вошла ему в сердце. Еще неудержимее потянуло его к этому мощному человеку, распоряжавшемуся столькими жизнями людей.
– Хочу! – хотелось без удержу крикнуть в голос Алеше. Он уже открыл было рот и… неожиданно встретил на себе затуманенные очи Мещеряка.
– А как же я, князенька? Аль меня кинешь? – тихо шепнули губы Матвея.
– Не кину! В жизнь не кину тебя! Ты мне ровно братец любимый! – тихо, но горячо и пылко вырвалось из груди мальчика. – А только… только вот што, Матюша, – зашептал он, тут же ближе придвигаясь к своему другу. – Что, ежели попросить нам атамана к себе обоих нас взять? – весь вспыхнув, как маков цвет, заключил княжич Алеша.
– Ладно, князек! Возьму к себе обоих! Оба у меня вроде как бы оружничьими будете… Согласны? Што ль? – ласково обдавая своим искрометным взором Мещеряка и Алешу, спросил Ермак.