— Властям… — презрительно зацепился Белаш. — Мент, он мент и есть.
— Товарищи!
С холма, почти уже невидного на фоне быстро темнеющего небесного ультрамарина, быстрыми шагами спускался Хромин-младший. Его борода восторженно торчала в разные стороны.
— Товарищи, я могу, конечно, ошибаться, но, судя по всему, мы с вами на легендарной Аппиевой дороге.
— Просто на ушах висит, — согласился Андрей.
— Ну как же! — изумился историк. — А где же, по-вашему, Спартака распяли?
— Это не Спартака распяли, — привычно возразил Белаш, — это римская католическая церковь пыталась мифологизировать деяния православного Христа.
— Все! — скрипнул зубами Андрей Теменев. — По-хорошему вы не хотите, а я уже не могу» Я пошел допрашивать. Хотите — идите со мной, не хотите — идите в задницу. Но если кто-нибудь тронет хоть одного переводчика, я эту сволочь самолично пристрелю. Dixi[8]!
Он двинулся между известняковыми плитами, и навстречу ему из кустов бузины выбрался Алексей Илюхин, на ходу застегивая черные, подвернутые у ботинок джинсы. Лик юноши свидетельствовал, что все враждебные поползновения забыты.
— Что, понос? — злорадно осведомился Андрей, оглядываясь через плечо. Белаш и историк шли следом. — Вы меня слушайте, слушайте, здоровее будете!
Вопреки ожиданиям, у памятника с изображением солнца ни Хромина-старшего, ни его названой супруги не оказалось. Все огляделись. Кругом были все те же покой и тишина, только небо над головой стремительно становилось ультрамариновым. На западе слоями томатного сока в любимом и Теменевым и Белашом коктейле «Кровавая Мэри» горели полосатые облака.
— Дмитрий Васильевич! — вкрадчиво позвал Андрей. — Эй, Дмитрий Васильевич! Идите к нам, Дмитрий Васильевич, нам нужен ваш язык.
Тишина. Только где-то завел свою ночную песню чибис.
— Еще не хватало, чтобы этот придурок сбежал, — мрачно сказал Теменев. — Вроде интеллигентный человек, должен бы понимать.
— В жизни Димка не был интеллигентом, — сурово, словно вернувшись мыслями в старую квартиру на втором этаже, сообщил Святослав Хромин. — А был он жлобом и…
— А еще эта чернозадая дура, — подхватил Илюхин, болезненно, как при коликах, морщась.
— Эта чернозадая дура, — не оборачиваясь произнес Андрей, — говорит по-здешнему, да еще и стихами. А ты и по-русски-то не вполне. Я знаю десяток латинских поговорок, историк вон — через пень-колоду. Что, Святослав Василич, если братец сбежал, вам переводить придется-то.
— Я не совсем… — растерялся Святослав, ероша бороду, и поежился, кутаясь в безобразно растянутую холостяцкую майку, на животе которой еще виднелись следы жарки картофеля без передника. — Я не уверен… Ночью будет дождь. А дожди здесь…