Что, если он не забыл зло, которое ему причинили? Что, если он замышляет жестокую месть и она вдруг обрушится на седые головы стариков, виновных в его изгнании?
Мрачные мысли приходили старому Пижму. Ведь это он тогда на совете требовал смерти Уоми.
Как защитить себя от будущей мести? Как бороться с человеком, которому помогает сама Река и душа Священного Дуба? Пижму сердито посматривал в ту сторону, откуда доносилось постукивание кремней. Там Уоми и Карась долбили дубовую колоду.
— У-у, горбатый! Погоди, покажет он тебе… — ворчал Пижму.
Ему не нравилось, что Карась сдружился с молодым Уоми. Пижму видел, как Уоми поманил кого-то рукой и к лодке подошел его брат Тэкту с тремя старшими сыновьями толстой Дамму.
Скоро вся четверка молодых людей присоединилась к работающим, и дружное постукивание кремней стало перемежаться с громкими возгласами и взрывами веселого смеха.
Пижму сердито отвернулся. Наконец он не выдержал и, кряхтя, поплелся узнать, что думает об этом Мандру.
В просторной хижине было сумрачно и тихо.
Постоянные жители ее, особенно молодежь, старались вообще поменьше попадаться на глаза старику. Его все раздражало. Он не выносил громких разговоров. Игры и возня ребят возбуждали его гнев. После встречи с Уоми старик почти не разговаривал. Утром манил старшую дочь, седую Онду, и произносил только одно слово: «Пить!..» Есть Мандру почти перестал.
Каждую ночь старухи просыпались от глухого и жалобного крика, который раздавался в хижине. При тусклом свете тлеющих углей было видно, как старик с усилием поднимается и спускает ноги с меховой подстилки, растирает рукою шею и голую грудь и дышит тяжело и часто. Онда подавала ему воды. Старик делал глоток и шептал:
— Душит! Совсем хочет задушить…
Он показывал пальцем на голову, а старуха, зачерпнув ладонью из глиняного горшка, мочила шапку его седых волос. Когда Пижму, покряхтывая, вошел в хижину, Мандру сидел, поджав ноги, на постели.
Пижму тихо уселся у очага и уставился глазами в пол. Проходили минуты за минутами в полном безмолвии. Наконец старуха отошла и сказала:
— Не ест ничего! Спит плохо. Все стонет. — Потом прибавила, махнув рукой на старика: — Боится Уоми. Пижму взглянул на сгорбившегося старика.
— Душит меня. Каждую ночь душит. Берет вот так, — Мандру показал на горло, — и душит…
— Приходит к тебе? — с тревогой спросил Пижму.
— Каждую ночь! И раньше приходил. Когда далеко был — и то приходил.
Только редко. А теперь — каждую ночь.
Пижму молчал.
— Убить хочет! Зол на меня. И глаза как у волка.
— Что же делать с ним?
Мандру только махнул рукой. И долго сидели они, придавленные бременем лет и жуткой темнотой рожденных больными снами суеверий. Наконец Пижму поднялся, сел на оленью подстилку к Мандру и, загородив сбоку губы ладонью, зашептал в самое ухо: