– Главное, чтобы они говорили дельно, а потом уже складно. Не придумывайте за них критические замечания в адрес райкома и горкома – они сами знают, что у нас плохо. И не зализывайте, бога ради, индивидуальность! Пока у меня такое ощущение, будто все выступления, как в анекдоте, брали из одной бочки…
И, уже распуская сотрудников на обед, поинтересовался: где же все-таки Мухин?
– На бюллетене, – хором ответили ребята.
В столовой, выстояв небольшую очередь, Шумилин уставил поднос тарелками и, вежливо кивая знакомым работникам райкома партии и исполкома, поискал глазами свободное место, нашел и стал осторожно пробираться между столами.
За последнее время здесь утвердился обычай есть, не снимая тарелки с подноса. Сидящие напротив две секретарши-машинистки обсуждали какое-то страшное убийство на почве ревности. Теряя аппетит и ощущая, как к сердцу, пульсируя, приливает тревога, он вслушался и наконец понял, что речь идет о новом западном фильме.
Столовая была отделана очень уютно и, чтобы не выводить аппаратчиков из рабочего состояния, как бы имитировала кабинетную систему: столики обособлялись один от другого декоративными перегородочками. По стенам размещалась чеканка на гастрономические сюжеты. Из-за ближней перегородки, как, впрочем, и отовсюду, доносились знакомые голоса, но Шумилин не обращал на них внимания, пока не услышал свою фамилию.
– Первый не дурак! – утверждал бойкий голос скромняги Хомича. – Он пойдет только в Новый дом.
– Я бы на его месте пошел на место Шпартко, – не соглашался Гольдман.
– Ты сначала окажись на его месте! – съязвила Рахматуллина. – Помнишь, Базлов в горком пошел? Где он теперь?
– Базлов не справился, а Шумилин – мужик толковый, он далеко двинет!
– Никуда он теперь не двинет, – встрял голосок Милы Смирновой. – Папа говорит, что после случая с хулиганами ему нужно скоренько возвращаться в свою аспирантуру…
– Ерунда! – возразил Гольдман. – Людей на злоупотреблениях накрывают и то иногда без понижения переводят. Конечно, история неприятная, но первый-то здесь при чем? Он вообще в отпуске был.
– Папа говорит, что человека легче всего съесть, когда он болеет или в отпуске.
– Твой папа говорит прямо как Евгений Шварц!
– Почему Шварц? Какой Шварц? Чего вы смеетесь?
– Просто так, – объяснила Рахматуллина. – И хватит вам делить шкуру неубитого Шумилина, меня больше волнует, кто вторым будет.
– Как кто? Чесноков! – убежденно ответил Гольдман. – Он от первого не вылезает, в горкоме трется, в Новый дом все время советоваться бегает. Он и будет!
– Чесноков переактивничал и вторым не будет! – с раскованностью сотрудника другого отдела сообщил Хомич. – Человек придет из горкома. Скорее всего Фолинский.