Они вернулись в хижину. Дэйви мигом съел суп и забрался на кровать, а волк улегся на полу возле него.
Когда Дэйви заснул, Маккензи обнял Эйприл за плечи и повел к ручью. Ручей весело журчал, словно радуясь освобождению из ледяного плена. Они сели на поваленное дерево.
— Эйприл, пора собираться, — сказал Маккензи внезапно охрипшим голосом. — Здесь оставаться опасно.
— Я согласна с вами. А куда мы поедем?
— Вы с Дэйви — домой, а я уйду в горы.
— Маккензи, наш дом — там, где и ваш.
— Нет, Эйприл, нет!
— Да что же это такое в самом деле! Ведь я не ребенок и отвечаю за свои слова. Мое решение твердо. В форт я не вернусь, вот и весь сказ.
— Эйприл, не вынуждайте меня идти на крайности. Вас ждет отец. Я обязан переправить вас в форт Дефайенс.
Эйприл придвинулась к нему.
— Но я же люблю вас, Маккензи!
— Все проходит, Эйприл. Спустя какое-то время и вы забудете меня. Вы молоды и красивы. У вас наверняка появятся поклонники.
Эйприл побелела.
— Уж не из числа ли тех, кто собирается вздернуть вас? Так-то вы думаете обо мне?
Не помня себя от гнева, она влепила ему пощечину. Градом хлынули слезы. Она сползла на землю и крепко обхватила руками колени, чтобы унять охватившую ее дрожь.
Маккензи потерянно смотрел на нее. Ну что делать? Он опустился перед ней на колени, обнял ее, прижал к себе.
Она обвила его руками, сплела крепко пальцы — казалось, никакая сила не сможет их разъединить.
Маккензи почувствовал себя совершенно беззащитным перед отчаянным напором страсти. Эйприл судорожно рыдала.
Стараясь успокоить ее, он стал мурлыкать песенку — ту самую, которую напевал когда-то, убаюкивая Дэйви. Раскачиваясь вместе с нею, вдыхал аромат ее кожи, шелковистых волос, и неожиданно его охватило желание, парализовавшее волю.
Коснувшись пальцами подбородка, он приподнял ее голову, увидел глаза, обещающие блаженство, и прильнул ртом к губам, ищущим и трепещущим. Сердце его в тот же миг отозвалось мощным толчком, а страсть, вырвавшаяся из-под опеки разума, безудержной волной затопила сознание.
Теряя самообладание, Маккензи все же успел подумать, что только одна любовь дарует чистое блаженство, а богатство, слава и благополучие — лишь удовлетворение.
— Эйприл, — прошептал он захлебываясь.
Но она, ослабевшая от рыданий, была не в состоянии что-либо сказать, а только приоткрыла губы, и его язык немедленно проник в ее сладостный рот.
Сразу же приятная тяжесть в чреслах сменилась ощущением пульсирующей боли — мужское естество Маккензи не замедлило напомнить о себе властно и напористо.
А если она забеременеет? — немедленно напомнил внутренний голос. Но для Маккензи уже не существовало ни прошлого, ни будущего. Он отмахнулся от надоедливой осторожности — сейчас для него имело значение лишь настоящее…