Стукнули в вечевой колокол. Посадники новгородские выступили, Дмитрий Борецкой да Казимир Василий. С ними и боярин Киприян Арбузьев и другие бояре.
Не хотим, кричали, рабства московского, отстоим вольности новгородские! А не отстоим — так умрем с честию! Много народу поддержало их. А некоторые — и не поддержали. Постояли, послушали, плечами пожали. Понизовым купцам — тем от Москвы прямая выгода — пошлины Иван убрать обещался, как Новгород под себя возьмет. Ремесленникам — мужам новгородским — и тем: кому как… Кто за Новгород, а кто и за Московита, церкви православной заступу. Не тоже, промеж себя судачили, воевать Руси с Русью. То многие слыхали и поддерживали… Смердам, что землицу ратали, однако ж все одно было, что Москва, что Новгород. Один черт — и там и там, всюду кровопивцы-бояре. Своеземцам софийским… Этим-то московиты могли и боком выйти. Отнимут землицу-то! Иди потом, доказывай…
Да еще, ко всему, давно по Новгороду слухи ходили. О латынстве все. Таким словом здесь католичество обзывали. Дескать, решили бояре — Борецкие, Нифантьевы, Арбузьевы да прочие многие — веру святую нарушить, идти под литовского Казимира. Мол, уже и с Казимиром о том сговорились, да и с митрополитом Киевским, что не за православную церковь стоял, за унию подлатынную. Знал Олег Иваныч точно — лжа это, изветы пакостные. Не было никакого сговора с Казимиром — сам при том присутствовал — не было и связей с Киевом. Сам Феофил-владыко не допустил бы такого, свято хранил православную веру, Филиппа уважал, митрополита Московского, а не Киевского униата.
Лжа все!
А стоял за той лжой — Иван, великий князь Московский, что уж и государем Всея Руси себя величать не очень стеснялся. Войско собрав великое, рек: изменил, дескать, Новгород. А ведь лжа то!
Для той лжи был в войске дьяк башковитый, Стефан Бородатый, что все русские летописи почти что наизусть знал. Дело его было — вины новгородские выискивать. Нашлись вины-то, как не найтись, коли великому государю угодно.
Пыльными дорогами, болотами сухими, чрез реки высохшие, шло московское войско. Тянулись к Новгороду кровавые паучьи лапы Ивана. Тремя потоками текли московитские рати. Слева — князь Даниил Холмский да воевода Федор Хромой — вояки опытнейшие, войско отборное. Справа — князь Иван Стрига Оболенский — путь преграждал, чтоб не прошло подкрепление к Новгороду от восточных пятин. В центре — сам Иван Васильевич командовал. В ратном деле не силен, да ведь воеводы на что? Ума хватало к воеводам прислушиваться.
Огромно войско московское, сильно. Землицы в княжестве много, можно воям за службишку жаловать. А как не хватит землицы-то — так и захватить не грех, у соседей. На то и войско. Страшна власть князя Московского, сильна да кровава. Нет на Москве закона, кроме слова княжеского. Все пред ним рабы — от последнего холопа до самого знатного боярина. Захочет князь — и землицы лишит, и головы, может статься. Вот и унижались, гнули спины, сами себя лучшими людьми считая. Ну, то — от дикости. Где Москва-то? В углу медвежьем, да зато лесами, реками, землями полном. Богатство. Много всего — и землицы, и рек, и леса… Пожжет кто — не страшно. А лучше мы сами кого пожжем! Все от князя зависят, он и есть — государство Московское. Служат за землицу людишки, нет людей свободных, все тягло несут — служат. Ни договоров нет, ни княжеских обязательств. Какое еще «вассал моего вассала — не мой вассал»? Слыхом не слыхивали. Это все там, у латынщиков поганых. Мы — не они! Они — не мы. А значит — придурки полные. Мы — лучшие! Все, что у нас, — то правильное! Никому князюшко великий ничем не обязан. Ах, поцеловать бы ноженьки, а если и пнет, что ж — то честь великая…