И поделом, не фиг башку вперед выставлять.
Глухо застонав, Тимоха опрокинулся навзничь, словно кукла-неваляшка, правда, в отличие от нее, не встал, а быстро метнулся в сторону — с усадьбы на помощь Олегу уже бежал Силантий Ржа.
Ни Тимохи, ни Митри они так и не нашли.
Да, собственно, никто их не искал особо: ну, прошлись Олег Иваныч с Силантием вдоль реки, на этом и закончили. Пес с ними, с уродами этими, чай и поважнее дела есть…
Ближе к вечеру, когда солнце клонилось к золотистым вершинам дальнего леса, мимо разоренной усадьбы Фрола прошли богомольцы. Молодые и старые, пожилые и почти совсем дети, в справных кафтанах и в рубищах — все они возвращались от Богоматери Тихвинской, у которой искали спасения, совета и веры. Вместе с богомольцами двигались груженые телеги купцов, охраняемые вооруженной стражей. И тех, и других было довольно много, кавалькада растянулась на пару верст и представляла собою весьма внушительное зрелище. С этим же караваном продолжила свой путь и новгородская боярыня Софья. Бледная, с полотняной повязкой на лбу, она лежала в возке, охраняемая верным слугой Никодимом, и возносила молитвы. За чудесное свое спасение молилась боярыня, за то, что дал Бог избежать позора, за убиенных разбойниками слуг, за воинов, что так вовремя пришли на помощь. Кажется, среди них был и тот, светлоглазый… из Тихвинской Успенской церкви. Не он ли и предупреждал запиской о шильниках? Правда, не особо-то Софья вняла сему предупреждению — на слуг понадеялась, на охрану да на имя свое, не последнее в Новгороде, Господине Великом!
Вот и поплатилась. А ведь могло быть и хуже!
Боярыня покачала головой и, выглянув из возка, подозвала шагавшего рядом слугу:
— Чьи вои нам столь славно помогли, Никодим?
— Костромского купца Ивана, госпожа Софья.
— Костромского купца. — Боярыня задумчиво улыбнулась. — И что же, они тоже едут с нами?
— Плывут, госпожа. У них несколько стругов. Скорее, даже раньше нас будут.
— Вот как… Что ж, обязательно поглядим по приезду костромские товары.
Серые, похожие на огромные валуны волны терзали низкие берега Ладоги, лизали их холодными шершавыми языками, яростно вспениваясь прибоем; с волнами сливалось низкое свинцовое небо. Погода быстро портилась — сгинуло неизвестно куда солнце, подул, завыл, забуранил низовой ветер все сильнее и сильнее, затрещали высокие сосны по берегам, затащились по течению реки ивы.
Струги Ивана Костромича, вытащенные носами на берег, укрывались в устье Сяси — комариной реки, не спеша вырываться на буйные ладожские просторы. И правда — куда спешить? Разве только диаволу в пасть. В такую-то погоду плыть — не приведи господь! Хоть и велико Нево-озеро, а все ж не море — хрястнет корабль о берег — мало не покажется: и лодью в куски разнесет, и товары выкинет на радость местным шпыням. Шалили шпыни-то, не смотрели на Ладожскую крепость, хоть и близко та стояла, но и места были, где укрыться-спрятаться: хочешь — в леса, тропками-стежками неведомыми, хочешь — в болота, гатями тайными, а в случае чего — в само Нево-озеро, а там и Валаам-остров и много чего еще.