Впрочем, до этого доходило редко. В цели добрых, благочестивых и набожных инквизиторов не входило убить свою жертву. Ее надлежало только должным образом искалечить, но оставить в живых. Чтобы жертва могла доползти до аутодафе [Аутодафе (auto-de-fe) - акт публичного покаяния еретиков, оглашения их приговора и часто - исполнение наказания (вплоть до сожжения).], взобраться собственными ногами на помост и предстать перед ликующей глазеющей толпой черни и знатными вельможами, восседающими на креслах из черного бархата. Произнести слова покаяния перед Богом. И может быть, даже быть прощенной, «примирившейся с Богом». После чего раскаявшийся милостиво приговаривался к тюремному заключению, нередко пожизненному, или к ссылке, или к заключению в монастырь, или к публичной порке розгами. И уж конечно, в любом случае - к конфискации имущества, каковое, по воле Божьей, отходило в государственную казну.
Я мог бы еще много рассказать об этом. Но если вы захотите узнать об этом побольше, вы сами об этом прочитаете. Так интереснее - узнать обо всем самому.
А я двинулся дальше. Я был голоден, и мне хотелось пить. Но еще большей жаждой во мне было желание действовать. Я хотел знать, для чего помещен в эту мрачную темницу.
И скоро я узнал это. Следующий глазок, на который я наткнулся, был последним. Я заглянул в него и увидел своего знакомого - дона Фернандо де ла Круса. Того alumbrado, с которым имел разговор не так давно.
Его тоже пытали, но не так уж и сильно. Так, подкручивали веревки на руках и ногах - скорее для виду, чем для боли. Дон Фернандо орал как оглашенный. Его не надо было сильно пытать, он трепал языком со всей скоростью, на которую был способен. Он называл имена всех своих друзей, и единоверцев, и знакомых, и просто мужчин, и женщин, и даже детей. Он обвинял всех их в иллюминистской ереси, и в лютеранской, и в иудействовании, и в исполнении исламских обрядов, и во всех грехах, которые существуют в больных католических мозгах. Он покупал себе избавление от боли. Секретарь за столом довольно строчил пером, он едва успевал записывать.
Я скривился от отвращения. Я знал, чего будут стоить всем этим людям, не виновным ни в чем, лживые наветы де л а Круса. Потому что по законам инквизиции denunciacion - одиночный донос - был достаточным поводом для ареста обвиняемого, для описи его имущества, а заодно и главным доказательством его вины. Всех этих людей вызовут в инквизиционный трибунал, и если кто-нибудь из них не явится, то он автоматически будет считаться закоренелым еретиком, вплоть до при-говорения к смерти. Явятся все как миленькие и будут строго опрошены в отношении грехов своих. И самым лучшим способом в этом случае будет немедленно раскаяться во всем, что тебе предъявлено, хотя бы ты этого и не совершал и даже не знаешь, собственно говоря, о чем речь идет. Лучше немедленно раскаяться. Потому что если обвиняемому повезет и его сочтут виновным лишь в малых грехах, речь пойдет всего лишь о денежном штрафе - разумеется, достаточно внушительном, и об abjuratio de levi [Так называемое «малое покаяние»], и об ущемлениях в правах. В этом случае обойдутся даже без аутодафе. Если же он начнет упорствовать хоть в малейшей степени, или будет уличен во лжи (а это случалось очень часто, поскольку ученые господа инквизиторы после тайного следствия знали о малограмотном подсудимом гораздо больше, чем он сам знал о себе), то его ждет допрос с пытками, audiencia de tormento - то, свидетелем чему я был сейчас. На пытках признавались очень быстро и в чем угодно. Попробуй не признайся…