Охотник собрал плавник, лежавший на берегу, соорудил плот и «на спине потока», как он выразился, спустился к Таймырскому озеру.
На другом берегу стояли чумы нганасанов, летовавших, как обычно, в районе озера.
Осенью вместе с ними Бульчу вернулся зимовать к краю леса.
— Где же ты весновал, Бульчу? — спросили у него.
Бульчу без утайки рассказал все, как было.
Шаман (тогда еще в стойбище жил шаман) удивился:
— Ты счастливец, Бульчу! Побывал в Стране Семи Трав и ушел оттуда живым, не будучи шаманом. Видел ли ты духов?
Бульчу сознался, что только издали. Однажды, прячась между скал, он различил в тумане огни костров.
Подходил ли он к кострам?
Нет, боялся подойти. Наоборот, в течение нескольких дней не спускался с дерева, привязываясь на ночь покрепче к ветке, чтобы не свалиться вниз, а затем поспешил покинуть ущелье.
— Ты, понятно, боялся, — снисходительно сказал шаман. — Ты ведь только охотник, невежественный, глупый охотник. Я, например, никогда не боюсь, когда прилетаю в Страну Семи Трав.
— Я не видел тебя там, — простодушно сказал Бульчу.
— Глупец! Я бываю невидим. Если бы ты был шаманом, ты тоже был бы невидим, и враждебные тебе духи ничего не могли бы с тобой поделать.
— Один из них едва не попал в меня из лука, — пожаловался Бульчу и сердито сплюнул в костер. — Дурацкая рожа — этот дух! Пустил вдогонку стрелу, когда я проплывал на плоту мимо скал, но стрела утонула в воде.
Шаман сочувственно кивнул.
Вскоре Бульчу женился вторично. Конечно, потеряв своих оленей, он обеднел, но всем было известно, что он остался отличным охотником, и его взяли в семью, — как говорится, «приняли зятем».
Возможно, имела при этом значение и слава путешественника. Каждому было лестно породниться с таким замечательным человеком.
В те годы за Бульчу утвердилось и очень долго сохранялось прозвище, в котором был оттенок почтительного удивления: «Человек, вернувшийся из Страны Семи Трав». Из дальних стойбищ приезжали взглянуть на Бульчу. Он сидел молча, скрестив ноги и покуривая трубочку, а шаман стоял подле него и давал объяснения.
Однако почетное прозвище впоследствии заменили другим, непочетным. Не хочется повторять его, но придется. Пусть лучше гости услышат его от самого Бульчу, а не от досужих сплетников. «Человек, потерявший свой след» — вот как прозвали Бульчу в тундре! Это было нехорошо. Это было очень обидно… И все же» с этим ничего нельзя было поделать!
На Таймыр пришли советские работники и утвердили в тундре новый закон. Молодежь, а за нею и люди постарше начали относиться к словам шамана с недоверием. Слишком много чудес совершалось теперь на глазах у нганасанов, чтобы удивляться россказням шамана.