– Ма! Мы вместе с кисой поймали ее! – во все горло объявил он. – Ты пожаришь ее на ужин или мне ее отпустить? Ты только посмотри, какая она маленькая и миленькая, ты только посмотри!
– Бестолочь! Убери! Сейчас же! – Мамуля попыталась взобраться выше по стволу, но старое дерево, захрустев, не выдержало, и мамочка в обнимку с веткой спланировала прямо в мои объятия.
– Ма? – Больше ничего на ум просто не пришло.
– Да, она самая! – И вдруг, впившись мне в шею, завизжала, бешено засучив ногами: – Убери эту гадость, Дуди! Ради всего святого, или свадьбы у тебя не будет! Поминки будут!
– А может, это и к лучшему?
Вот зря я так подумал. Да еще вслух!
В установившейся тишине прозвучало то, что обычно звучит, когда широкая женская ладонь, закаленная в повседневном нелегком крестьянском труде и семейных отношениях, с широкого размаха встречается с небритой, обожженной солнцем щекой.
В глазах потемнело, голова запрокинулась назад, морда враз запылала, а во рту появился соленый привкус.
Пока я соображал, что бы это все значило, мамуля, встав на ноги, ухватилась одной рукой за мои давно немытые вихры, а другой, вырвав у Дуди несчастного мыша, влепила им по моим вытаращенным глазам.
У меня руки обвисли. Конечно, можно было бы и посопротивляться, но толку? Когда троллина выходит из себя, а если учесть, что это еще и моя мамуля, то смысл в сопротивлении как-то сам собой исчезал. Поэтому, мысленно воззвав к Небу подарить мне толику терпения, я приготовился к счастливому моменту, когда силы у мамы иссякнут, и к тому, что случится это не сразу.
Мама начала выдыхаться ближе к вечеру, когда от мыша остался только кончик хвоста, а витиеватые выражения стали повторяться все чаще и чаще. Улучив момент, я выдернулся из ослабевших рук и молча отправился во двор счищать с себя кровь и уличную пыль, проклиная свое неумение держать мысли за уже шатающимися зубами.
Троллина, плюнув в сердцах, отправилась в дом готовить ужин и настропалять Дуди против меня и моих замашек.
Пока в доме что-то громыхало и разбивалось, я молча, под скрип зубов стряхивал с себя пыль и все остальное. Под конец чистки, когда я вылил на себя оставшиеся полбочки воды, с сочувствиями подошел Куп:
– Тяжело с родственниками, а?
– Ты хотел сказать, с мамой? – в тон ему ответствовал я, выглядывая остатки воды на дне бочки. – Конечно, с папулей все намного проще – мы же с ним одного теста, а вот мамуля… – я опрокинул на себя последние капли, – а с мамулей у меня всегда были проблемы. Впрочем, как и у всех. Кроме Дуди, правда. Он у нее любимчик. Да ладно, не в первый раз и не в последний.