По вагонам заливались голосистые баяны, теплушки тряслись от топота ног.
— На север, на север!..
Проснувшийся от шума Левашев накинул на плечи шинель, подошел к раскрытой двери. Мимо пробегали тощие кустарники, каменели проплешины голых сопок, вскипали под ветром зеркала лапландских озер.
На станции Полярный круг, получившей свое название от Полярного круга, который пересекает в этом месте железную дорогу, эшелон остановился. Два пожилых солдата втиснули в теплушку большой ящик.
— Держи! — крикнули они.
— А что в нем такое?
— Шампанское.
— Не врете?
— Выпьешь — убедишься. Принимай следующий!
— А в этом что?
— Яблоки!
— Да за что нам такая особая милость?
Руководивший погрузкой пожилой ефрейтор серьезно сказал солдатам, показывая чубуком своей трубки на доску с названием станции:
— Вы сейчас пересечете Полярный круг, а через минуту станете уже не просто солдатами, а солдатами Заполярья. И вот, чтобы вы не мерзли и не болели цингой, вам дается это шампанское и яблоки.
— Спасибо, отец!..
Быстро стучали колеса вагонов. Быстро менялась природа, становясь с каждым часом суровее и грубее. Впереди лежали тяжелые бои за Печенгские земли, и никто не знал — останется жив или нет.
Но об этом и не думали. Пили из солдатских котелков шипучее шампанское, пели песни, грызли сочные яблоки, весело смеялись и — ехали…
Ветер
Сережка в своем развитии двигался как-то неровно, толчками. Первым таким толчком были разговоры с отцом, и он задумался над жизнью, вторым — смерть старшины Тараса Непомнящего, и Сергей приобрел мужество; третьим — встреча с Анфисой, и он полюбил ее. Впрочем, это не то слово — полюбил; ему хотелось видеть девушку, хотелось послушать ее смех, а порой и просто подумать: «Как-то она там?..»
Уже с неделю стояли на базе. Готовился массированный торпедный удар с моря и воздуха по каравану немецких транспортов, который находился на пути к Вадсе, и накануне операции командам катеров дали целые сутки отдыха. Раньше молодого боцмана мало тянуло на берег, ему нравилось проводить свободное время на базе. Играл в футбол, бегал на лыжах, читал или просто забирался, если было тепло, в сопки и, лежа на спине, подолгу смотрел в небо. А теперь он старался не пропускать ни одного увольнения, сам просился у Никольского отпустить его на берег.
И старший лейтенант, выписывая увольнительную, однажды сказал ему недовольно:
— Я вот тебя отпускаю, а ты болтаешься где-то!
— Я не болтаюсь.
— Но и дома тоже не бываешь.
— Откуда вы знаете, товарищ старший лейтенант?
— В госпиталь ходил к приятелю, а там и отец твой лежит.