— Ах, все-таки? — обижался он, растапливая дымившую печку.
— Ну не придирайся к слову. Лучше сходи получи паек за месяц вперед.
— Я не хочу уходить.
— Почему?
— Отсюда минут семь ходьбы до гавани, семь минут обратно да еще полчаса уламывать интенданта надо, — итого, я должен прожить без тебя сорок пять минут, почти целый час… Ты думаешь — это так легко?
— Но я-то ведь отпускаю тебя на эти сорок пять минут!
— Ты не любишь меня.
— Можно подумать, что уж ты-то меня любишь… ох как!
— Проклятая печка… Ну конечно, люблю!
— Ладно, Артем, серьезно говорю — сходи!..
Артем ушел и, запыхавшийся, возвратился обратно ровно через двадцать минут.
— Ух, — говорил он, — вот бери: консервы, печенье, сахар, спирт… Ух!
Варенька счастливо хлопала в ладоши:
— Я видела в окно, как ты несся по улице, словно за тобой гнались собаки.
— А ты смеешься.
— А мне смешно…
Помогая Вареньке по хозяйству, Артем объяснял:
— Едва умолил интенданта. Не могу, да и все, говорит. Вот уж народ, действительно… Да, между прочим, тебя Кульбицкий на какой срок отпустил из поликлиники?
— На двое суток.
— Меня также.
— Ой, — вздыхала Варенька, — мы тут готовим, готовим, а придут ли они?
— Конечно, придут.
Все пришли: Прохор Николаевич с женой; командир эсминца капитан третьего ранга Бекетов и еще несколько офицеров, приглашенных Пеклеванным; Григорий Платов пришел поздравить новобрачных, а заодно и выпить; ну и конечно, боцман Чугунов со своим командиром («Ведь сидите-то вы на стульях, которые я сбил-сколотил!») — и еще много других, знакомых и незнакомых.
Бекетов, к великому огорчению жениха и невесты, водку пить категорически отказался и на этом основании был выбран управителем вечера.
— Простите меня, — сказал он, обводя гостей долгим взглядом своих умных прищуренных глаз. — Простите меня за то, что сегодня, в этот торжественный день, когда принято говорить только о добром, веселом и милом, я несколько изменю этой традиции, оставшейся нам от беззаботных мирных времен… За всю войну, — продолжал Бекетов, и его голос слегка дрогнул, — мне пришлось присутствовать на многих похоронах и ни разу — на свадьбе. Может быть, именно потому, дорогие жених и невеста, я так тронут вашей любовью, и мне бесконечно дорога ваша судьба — судьба людей, пожелавших соединить свои сердца в такое тревожное время…
Тревожный ветер военного океана 1944 года, казалось, дохнул в лицо каждому. И каждый ощутил его дыхание, в котором предугадывались далекие бури.
Все было очень торжественно; казалось, что после речи Бекетова не хватает какого-то одного простого слова, которое могло бы рассеять эту не совсем подходящую к такому моменту суровость.