— Будем прощаться, мне надо идти. Ну, желаю!..
Они пожали друг другу руки. Когда старший лейтенант повернулся уходить, лицо у Сережки как-то странно сморщилось. Он долго смотрел в спину офицера, с которым целый год простоял на одной палубе, следил жадными глазами, как Никольский теряется среди пассажиров и провожающих.
Потом вдруг крикнул:
— Глеб Павлович! — и бросился его догонять.
Все видели, что он обхватил своего командира за шею, они крепко поцеловались. Обратно Сережка вернулся, пряча глаза, наполненные слезами.
— Человек он… такой вот, — объяснил несвязно.
— Ну, ладно, ладно, — похлопал его отец по плечу. — Еще, может быть, служить под его командованием придется. Ударил гонг.
— Пиши, — жалобно сказала Анфиса. Ирина Павловна погладила Сережку по щеке.
— Хорошим будь, — посоветовала. — Ты и так не плохой, но старайся быть лучше… Не кури, водки не пей.
— Давай-ка, сынок, — сказал Прохор Николаевич и поцеловал его, как никогда еще не целовал, долгим отцовским поцелуем. — Иди, — слегка подтолкнул в спину, — не забывай своего батьку.
Сережка вскочил на подножку. Анфиса смотрела на него долгим вопрошающим взглядом, который, казалось, говорил: «А я как же?..»
— Писать буду, — хмуро сказал он, и в его лице Ирина Павловна угадала что-то такое, что напомнило ей молодого Прохора.
Она подтолкнула Анфису к подножке, сказала:
— Ну что же вы?.. Попрощайтесь!
Анфиса робко поцеловала Сережку, он густо покраснел и помахал рукой:
— Прощайте, прощайте!..
И уже издали крикнул:
— Сохранно вам плавать по Студеному морю!..
Прохор Николаевич резко повернулся на этот возглас, тоже крикнул в ответ:
— Спасибо! Не забывай, сынок!..
Поезд, наращивая скорость, быстро уходил в сторону юга.
— Ну, вот и проводили, — запечалилась Ирина Павловна. Анфиса все еще придерживала свой беретик, и Прохор Николаевич, беря ее под руку, сказал доверительно:
— Я-то в море часто пропадаю, так вы заходите к моей жене, а то она теперь совсем одна останется…
Придя домой, Рябинины долго сидели молча, словно прислушиваясь к тишине, наполнявшей комнаты. В аквариумах плескалась рыба, тикали часы, гудел за окном океанский ветер.
— Вот он перчатки забыл, — сказал капитан.
— Носи их тогда сам.
— Да боюсь, не налезут… Хотя, — он натянул одну перчатку, — хотя, кажется, в самый раз. Ну и лапа у него выросла!
— Большой, — покорно согласилась жена.
Опять сидели молча. Прохор Николаевич, набивая трубку, заметил — как бы между прочим:
— Надо бы вот этот шкаф туда передвинуть, а то он места много занимает. А буфет к окну придвинуть.
— Да, это правильно, — ответила Ирина Павловна.