— Быстрей, робяты, да не пужайся! Пока мы живы — нет смерти, а смерть придет — нас уже тогда не будет… Валяй за мною!
Фон Левальд был поражен, когда из самой чащи, опутанные лесной паутиной, словно дьяволы, в молчаливой ярости выросли свежие русские полки.
— Ландкарт! — закричал губернатор Пруссии. Карту раскинули перед ним на барабане.
— Но лес непроходим, — оторопел Левальд. — Там лошади вязнут в трясине по самое брюхо. Откуда они взялись, проклятые?
Солдаты присели уже на колено. Румянцев рухнул на землю, чтобы его не задели пулей свои же ребята, — и плотный залп над его головой ударил: жах! Над ставкой Левальда деревья отряхнули листву, посыпались посеченные ветки…
— Виват, Россия! — выхватил Румянцев шпагу.
— Вива-ааат.., уррра-а!
Склонив штыки, новгородцы с лязгом стали раскидывать прусские резервы. Напрасно Левальд пытался образовать оборону: чуть его войска зацепятся за опушку леса — их оттуда штыком; чуть укрепятся на холме — их снимает оттуда русская артиллерия.
Вот что писал рядовой участник этого сражения:
«Неприятели дрогнули, подались несколько назад, хотели построиться полутче, но наши уже сели им на шею. Прусская храбрость обратилась в трусость… Не прошло и четверти часа, как пруссаки, словно скоты худые, безо всякого порядку и строю побежали…» Но тут Апраксин — словно его мешком огрели — очнулся.
— Эй, эй! — заволновался он. — Куда прете далее? Велите армии растаг делать. А то как бы хужей не было! Или забыли, с кем дело имеете? Армия Фридриха.., с ней шутить неладно. Стой, говорю, не беги далее за немцем… Передохни!
Ч ставку Апраксина ворвался сияющий Петр Панин.
— Виктория! — возвестил он. — Ей-ей, не прибавлю, если скажу, что такой славной виктории давненько уже не бывало.
Пригнувшись, в шатер вошел венский представитель при русской ставке, барон Сент-Андре, и поздравил фельдмаршала.
— Такой победы, — сказал он, — не только вы, Россия, но и вся Европа едва ли ведала за последние годы! Но удивительная нация эти русские! Почему-то они всегда дают противнику вначале как следует отколотить себя. А потом, уже побитые, они — словно их сбрызнули живою водой! — намертво убивают врага…
Губа Апраксина неряшливо отвисла на сторону.
— У нас издревле вся система такая, — похвастал он, — что за одного битого двух небитых дают… Но.., ой ли? Боюсь и думать о виктории нашей! Осторожность нужна, а не строптивость молодецкая. Не нам! Не нам, сирым да убогим россиянам, тягаться с могучим Фридрихом…
И вдруг в его дряблом мозгу блеснула мысль: «Господи, да что же наделали? Кого побили? Ведь в Ораниенбауме великий князь теперь сожрет меня, когда узнает о сей виктории… А сама Екатерина? Ведь я — погиб!»