«Не следует проявлять чрезмерные материнские чувства: тогда дети будут сильнее меня любить, да я и сама еще крепче к ним привяжусь. Стану держаться на расстоянии, и они поступят так же, значит, тесной связи между нами не возникнет, а если однажды мне придется их потерять, я не испытаю больших страданий».
Но даже думай Джудит по-другому, Джедеди быстро положил бы конец любым проявлениям нежности в семье, в которых ему мерещилась тень кровосмешения. Он никогда не ласкал Джудит, когда та была маленькой, а теперь не прикасался к внукам – Бонни, Понзо и Доране.
«Нельзя развивать чувственность в детях, – повторял он, – сей демон пробуждается довольно рано».
По той же причине он не поощрял гигиенических процедур, да и сам мылся редко. В отличие от Брукса ему нравился дикий, неухоженный вид фермы, где непроходимые ежевичные заросли – колючая проволока, созданная самой природой, – окаймляли изгородь, сделанную руками человека. По глубокому убеждению Джедеди, сам Господь послал им это дополнительное средство зашиты. В дни молодости, рассказывал отец Джудит, когда его терзало томление плоти, он обнаженным забирался в кустарник и бродил в нем до тех пор, пока боль не заставляла его забыть обо всем остальном.
«Когда твои дети повзрослеют, я их научу смирять телесные муки», – с видимым удовольствием повторял Джедеди. Он всегда говорил «твои» дети, а не просто «дети» или «внуки», каждый раз подчеркивая, что не ставит себя на одну доску с существами, рожденными его дочерью от брака с чужаком. Однажды Джудит поймала себя на мысли, что тоже думает о них «дети Брукса», и ей стало страшно.
Таковы были невеселые размышления Джудит по дороге на ферму, пока она крутила баранку старенького пикапа, дожидавшегося ее на долговременной стоянке в аэропорту. Несмотря на все усилия, ей так и не удалось справиться с тревогой, посеянной в ее душе людьми из ФБР. Нет, Джудит отнюдь не была бесхитростной крестьянкой, чей образ взлелеян воображением горожанина; ее ума вполне хватало, чтобы упрекать Робина за внезапное вторжение, нарушившее хрупкое равновесие, наконец-то установившееся в ее жизни после гибели Брукса. Она радовалась обретенному спокойствию, тихой заводи вдовьего существования и не хотела больше страдать, испытывать новые потрясения.
«Он как выходец с того света, – с болью в сердце думала она, – его присутствие в доме будет противоестественным».
Как ни абсурдна была эта мысль, выкинуть ее из головы Джудит не удавалось.
У Джудит было смутное предчувствие, что Робин все перевернет вверх дном, разожжет новое пламя в Джедеди, который в последнее время стал сдавать. А она-то, глупая, надеялась, что со временем неистовство старика сойдет на нет, как гаснет костер, если в него не подбрасывать хворост. Приезд Робина произведет обратное действие: он, подобно кочерге, разворошит тлеющие угли, заставив разбушеваться почти умерший огонь.