— Куды девать-то его?
— Музея нет, а хорошо бы завести.
— Шелковое, — сообщил зверобой, словно удивляясь. — Ежели бы не этот красный кружок посередке, можно бы девке какой блузочку сшить… А так вещь запылится и пропадет.
Затем Соломину пришлось выслушать от Егоршина немало горьких, но справедливых упреков:
— Угораздило же вас студента к нам приспособить… Гляньте сами! Всего двое убитых — и оба не нашего поля ягоды. Зато у нас лишь четверо штыками порезались. Мы же сызмальства к ружьям прикипели. Что охота, что война — две дружные соседки, и одна другой всегда пособляет…
Желая пресечь тяжкий для него разговор, Соломин сказал зверобою, что, он заслуживает второго «Георгия».
— Старый я, уже открасовался. Я бы и свой отдал, только бы студент живым остался. Как теперь родители его жить будут? Ведь единого сынка в семье даже в армию не берут, а вы взяли его, кутенка, да прямо в волчатник бросили…
Появился в канцелярии сосредоточенный Исполатов, с улицы донеслись какие-то заунывные звуки.
— Что это? — спросил Соломин.
— «Хвала слезам», музыка Шуберта. Учитель школьный репетирует. А вы даже не поздоровались со мною…
— Извините. Я рад вас видеть.
— Я тоже. И хочу сделать вам подарок.
— Только прошу, чтобы он не был дорогим. Это в городе могут истолковать в дурном смысле.
— Успокойтесь. Мой подарок дешевый. Он водрузил на стол ручную японскую бомбу.
— Большое спасибо. Но что я буду с ней делать?
— Делайте что хотите, только не бросайте.
— Я думаю! Брось, так потом кишок не соберешь…
Соломин спрятал бомбу в несгораемый сейф, засунув ее за пачки казенных 47 000 рублей, которые (будь они трижды прокляты!) уже затаили в себе какую-то роковую развязку.
Посидели и послушали, как школьный учитель извлекает из своего фагота бессмертную «Хвалу слезам».
— Замечательно! А нельзя ему сказать, чтобы он убрался подальше? У меня, знаете ли, нервы последнее время хуже мочалок.
— Пейте бром, — ответил Исполатов.
Андрей Петрович растряс в руках японское знамя,
— Кто захватил его в бою?
— Мишка Сотенный.
— По законам что ему за это полагается?
— Очень много — прямая дорога в офицеры…
Погибших в бою на речке Ищуйдоцке одну лишь ночь продержали в часовне, кадя над ними нещадно, дабы заглушить тлетворный запах, потом весь город вышел на проводы. Ополченцы разрядили в небо берданки, салютуя павшим. На чиновника Блинова и его супругу было страшно смотреть: будто две черные тени качались над разъятой землей, в которую навсегда опустили их сына. Соломин изо всех сил старался найти нужные слова утешения, но все слова растерялись, и он сказал Блиновым слишком наивно: