Соломин будто заглянул в черный омут.
— Неужели с Сахалина? — тихо спросил он.
— Нет, с колесухи…
Среди дальневосточников «колесухой» называлась каторга, громоздившая в амуро-уссурийской тайге насыпи под рельсы будущей Великой Сибирской магистрали. Соломин знал, что для колесухи не хватало народу и, действительно, часть арестантов была вывезена с Сахалина.
— Но это меняет все дело, — сказал он.
— Да, — не отрицал Исполатов, — даже круто меняет. Сейчас все притихло и меня никто не ищет. Я пропал для всех. Но стоит вам возбудить вопрос о снятии с меня ответственности за убийства в связи с награждением, как сразу же всплывут мои давние грехи… а новые лишь дополнят их.
— Так. Но это еще не все, — сказал Соломин.
Исполатов подумал. Подумал и ответил:
— Да, не все. Исполатов — это не настоящее мое имя.
— Какое же настоящее?
— Стоит ли его вспоминать? Его просто нет…
Андрей Петрович долго не мог прийти в себя.
— И когда же вы бежали?
— В девяносто первом.
Соломин как старожил хорошо помнил 1891 год, когда с колесухи был совершен массовый побег преступников. Тогда тряслась вся тайга, по дорогам боялись проехать, а на окраине Владивостока, в кварталах Гнилого Угла, ночи освещались выстрелами — шла настоящая война с беглыми каторжниками. Соломин не забыл, как средь бела дня убили мичмана Россело с французской эскадры, как зарезали капельмейстера флотского оркестра…
Словно угадав его мысли, Исполатов произнес:
— Общего у меня с бандитами было только то, что я бежал вместе с ними. Мне страстно хотелось свободы… свободы!
— И после этого оказались на Аляске?
— Иного выхода у меня не было.
— Теперь я понял хронологию вашей жизни…
Исполатов поднялся, прошел через всю комнату, чересчур старательно отряхнул с папиросы пепел, вернулся к своему стулу и сел… Странно прозвучали его слова:
— Поймите меня правильно — я полюбил женщину, и, к несчастью или к счастью, она тоже любит меня.
В этих словах был оттенок щемящей жалобы, только Соломин не мог распознать — на что он жаловался?
— Эта женщина из лепрозория?
— Она.
— Вы действительно ее любите?
— Да…
Соломин проверил — не стоит ли кто за дверями.
— Войдите же, наконец, в мое чиновное положение. Что я должен теперь делать? Чтобы как-то выручить вас и эту женщину, мне отныне надобно закинуть это дурацкое зерцало под лавку и… Ну, как мне быть?
— Если это так трудно, — ответил Исполатов, — давайте все упростим: арестуйте меня, и дело с концом.
— Да я же не только чиновник — я же и человек, который хотел бы помочь другому. Сейчас мое уважение к вам заглушает желание посадить вас за решетку… Я же даю себе отчет в том, сколько вы сделали для Камчатки!.. Давайте как на духу: честно выкладывайте — что еще лежит на вашей омраченной совести?