Андрей Петрович в бессилии треснул по шкафу ногой:
— Ручаешься, что здесь сорок семь тысяч?
— Так точно. С копейками.
— Ну, ладно. Верю. Считай, что казну я принял…
Соломин велел построить вооруженные силы славного камчатского гарнизона. Он сказал об этом без юмора, а Мишка Сотенный — тоже без юмора! — построил их моментально. Гарнизон Петропавловска составляли девять казаков, в числе которых двое были еще школьниками, а трое безнадежными инвалидами.
Итого, к бою готовы четыре верных бойца.
— Как же вы тут управляетесь с Камчаткой?
— А што нам! — сказал Мишка, заломив набекрень шапку. — До кутузки-то пьяного дотащить — так мне гарнизону хватает.
— В порядке ли карцер?
— Приходи, кума, любоваться.
— Сидит там кто-нибудь сейчас?
— Не без этого. Даже обязательно.
— Пойдем — покажешь…
Прежде чем отомкнуть запоры, Соломин приставил глаз к смотровому отверстию — и в этот же миг глаз ему залепил смачный плевок, метко посланный изнутри камеры. Сотенный с бранью отодвинул засов — обрюзглый господин в коверкотовом пальто и галошах сделал Соломину медвежий реверанс.
— Извините, сударь, что плюнул, не подумав, — сипло проговорил он. — Я ведь решил, что это Мишка меня озирает… самозванец хуже вора Гришки Отрепьева! Это он, это он, Лжемихаил, власть над Камчаткою у закона гнусно похитил…
Соломин, вытираясь, спросил, кто это.
А это наш Неякин, — объяснил урядник, — тот самый, что у покойного Ошуркова в помощниках бегал.
Андрей Петрович в бешенстве заявил Неякину:
— От службы в уездном правлении вы давно отстранены, так чего же околачиваетесь на Камчатке? Кроме того, на вас заведено дело, и вы обязаны предстать во Владивостоке перед судом. Прошу с первым же пароходом покинуть Петропавловск.
На что Неякин отвечал ему с иронией:
— Да какой же олух сам себя на суд отвозит? Ежели я суду надобен, так пускай он сюда приезжает и судит меня.
— За что вы посажены в карцер?
— А я разве знаю? — огрызнулся Неякин.
За роялю сидит, — мрачно пояснил Сотенный. — У нас в школе рояля была… едина на всю — Камчатку! Так он с приятелями среди ночи давай роялю на улицу выпирать. Я всякое в жизни видел, — гордо сказал казак. — Однажды, когда посуды не было, пришлось и в балалайку мочиться. Но такого зверского обращения с музыкой еще не видывал. Они ее, эту несчастную роялю, с боку на бок по снегу дыбачили, будто сундук какой…
Соломин велел Неякина из карцера выпустить.
— И чтобы с первым судном убрались во Владивосток!
— А ты меня учи… щенок, — отвечал Неякин.
Соломину было уже под пятьдесят.
Вернувшись в канцелярию, он спросил: