— Смотрю я на вас, Андрей Петрович, и все время думаю — напрасно стараетесь… Да, вам удалось задержать спирт в городе. Верю, что и головку промысла соберете, рассчитаетесь ясаком за налоги, даже товарами обеспечите людей без обычного живодерства. А все равно в победителях вам не бывать: как жили здесь, так и будут жить.
Эти слова ударили по самолюбию Соломина.
— Ради какого же черта, спрашивается, я валяюсь на вшивых подстилках, дышу по ночам дымом и уже забыл, когда был в бане? Я ведь преследую цель вполне благородную!
— Не спорю, — согласился студент охотно. — Но по мелочам добыть победу легко. А нужны коренные изменения во всей системе нашего великого государства…
Андрей Петрович откровенно расхохотался.
— Вот как у нас все простенько! — сказал он. — Отъехали подальше от города, ни полиции тебе, ни жандармов — и сразу разболтались… Да вы, Сережа, оказывается, радикал!
— Не я один, — ответил юноша. — Сейчас все так думают.
— Насчет всех вы махнули лишку. Если бы все так думали, так в России давно бы случилась революция. Однако на Руси еще полно людей, думающих иначе… Вы меня спросите — кто я таков? Я вам отвечу — чиновник, увы-с. Да, обыкновенный чиновник, только ненавидящий чиновное равнодушие. Можете меня даже презирать… как вам угодно, сударь.
Студент произнес с некоторым упреком:
— Вы не только чиновник, вы еще и писатель!
Напоминание об этом не было для Соломина приятным.
— Литература — вроде бесплатного приложения к моей чиновной карьере. Я ведь пишу больше по той причине, чтобы в чем-то оправдаться перед начальством. А печатное слово мне всегда казалось намного крепче слова говоренного.
— Зато мысль изреченная есть ложь.
Андрей Петрович показал ему вперед:
— Вы мне тут господина Тютчева не цитируйте, а лучше следите за второй пристяжной слева — опять кровь на снегу.
— Ах, извините, пожалуйста…
Караван остановили. На израненные лапы собак надели сыромятные чулки, и они снова налегли в ременные алыки.
Соломин вернулся в Петропавловск лишь в самые последние дни февраля; Россия уже вступила в 1904 год.
Предстояла работа по подсчету ясачной пошлины. Андрей Петрович отчасти был знаком с бухгалтерским делом и теперь с видимым удовольствием подводил калькуляцию прибыли, щелкая костяшками счетов. В итоге образовался свободный «инородческий капитал» в сумме 80 000 рублей.
— Даже не верится. Нет ли ошибки? — сказал Блинов.
Соломин заново перещелкал ясак на счетах:
— Все верно. Восемьдесят тысяч…
Блинов стал хлопать себе по коленям:
— Дивно, чудно! Вы собрали ясак, с лихвою покрывающий годовую потребность расходов всей Камчатки… Такого еще не бывало! Теперь-то я понимаю, сколько воровали прежние начальники, когда ездили драть ясак не одни, а в теплой компании…