— Вот оболтусы! — хохотал урядник. — Развели шумиху, а это не японцы. Видать, провизию для нас привезли…
Жители Петропавловска толпились у берега в чаянии, что сейчас узнают мирские новости — о делах на фронте, о несомненной победе матушки-России. Соломин вместе со всеми стоял у самого среза причала, поджидая, когда к нему подвалит борт корабля, исхлестанный полосами засохшей морской соли. Американские матросы в длинных свитерах молча подали швартовы. В толпе нашлось немало охотников, чтобы ловкой удавкой закрепить их за причальные кнехты. Дребезжа роликами, на берег покатилась гремучая корабельная сходня. Однако никого из петропавловцев янки на палубу «Редондо» не допустили. Над бортом корабля свесился через леера чересчур элегантный господин в сером костюме и белых гетрах. Он крикнул вниз:
— Что вы, как шайка, все с ружьями?
— Так надо, — за всех ответил ему Егоршин.
— Кто здесь начальник Камчатки?
— Я, — сказал Соломин. — Сейчас поднимусь к вам.
— Не нужно. Я сам спущусь на берег…
Это был барон фон дер Бриттен — потомок крестоносцев, искавших в Палестине гроб господень, а теперь он, урляндский дворянин, сходил на берег Камчатки, которая лакомым куском нависала над бездною Тихого океана.
Продираясь через толпу, барон отрывисто говорил:
— Война уже проиграна… страшное поражение… Соломин поспешил увести Бриттена в правление, куда сразу же набились люди, жаждущие узнать правду. Перед ими находился человек, прибывший из того мира, в котором можно ежедневно читать газеты, знать самые свежие новости.
Конечно, все буквально в рот смотрели барону, а он, видимо, наслаждался своим всемогуществом, ибо один он — только он! — обладал той информацией, которая была сейчас для Петропавловска будто хлеб для голодных.
— Так расскажите нам! — воззвал к нему Соломин.
Повесив макинтош на спинку стула, Бриттен сел. Взором, почти отвлеченным, он обвел лица собравшихся. Сказал:
— Ничего утешительного. Россия разгромлена!
Календарь показывал 5 мая 1904 года. Плотное молчание, словно непрошибаемая стенка, выросло вокруг того стула, на котором расселся барон. Чтобы эта тишина не взорвалась возмущением, Бриттен торопливо заговорил:
— Я понимаю, что все вы жили под обаянием несокрушимости великороссийской мощи. На деле оказалось — это мыльный пузырь, лишь слегка сверху бронированный… Достаточно было иголочного укола, чтобы он лопнул!
Блинов прослезился. Казачий урядник ногтем соскабливал смолу, прилипшую к эфесу его шашки. Исполатов, отвернувшись, пускал к потолку голубые кольца табачного дыма. Соломин сказал: