— Потому что недавно он все-таки его покинул, — покачала головой она. — Рекомендательное письмо Мастерсон было написано из отеля в Санкт-Галлене — это в Швейцарии — именно в тот день, когда там была сама Мастерсон. Для человека, который оставил комитет, Бралль поддерживает с его членами достаточно тесные контакты. Интересно, поведает он нам что-нибудь или нет. Так сказать, просвещенный взгляд со стороны. У вас есть его телефон?
— Боюсь, что вам будет трудно с ним связаться, — виновато ответил Бенедетти. — У него нет телефона; он их никогда не любил, а после того, как ушел на покой, вовсе дал волю своим странностям. Бралль не одобряет двадцатого столетия. У него прекрасный эпистолярный стиль, однако переписка — медленный способ общения.
Он дал им адрес, и Флавия спросила, готов ли Бенедетти заявить все сказанное им официально. Он согласился: почему бы и нет — с удовольствием. И гости покинули его дом. На улице Флавия опять поймала такси и велела шоферу ехать как можно быстрее в ближайший прокат автомобилей.
— Не нравится мне все это, — буркнул Аргайл. — Куда нас несет?
— Во Францию, — ответила Флавия. — Точнее, в Балазук. Думаю, что это деревня в Лангедоке. Около девяти часов езды. Будем там завтра. А обратно в Венецию полетим из Лиона. Суетно, наживем боль в загривке, но ничего не попишешь.
Вот уж чего Аргайл хотел избежать всеми силами, так это прогулки в час пик на «альфа-ромео» по итальянскому шоссе с Флавией за рулем. И все же он старался держаться спокойно и собранно — сжался на сиденье и беззвучно читал заупокойную молитву. А Флавия в это время гнала машину с постоянной скоростью сто шестьдесят километров в час, но если не считать ее привычку зажигать бесчисленные сигареты обеими руками, не давала особых поводов для обращения к Господу. Она была очень хорошим водителем. Но Аргайла тревожили другие участники движения.
А еще он радовался тому, как сумел воспользоваться представившейся в Милане возможностью. И Флавия тоже его как будто поддерживала.
— Но ты уверен, что полотно настоящее? — спросила она.
— Печенками чую, — кивнул англичанин.
— Не очень убедительное доказательство.
— Не очень, — согласился он. — Поэтому я рад, что поехал с тобой во Францию. Хочу посмотреть, какие там доказательства накопал Бралль.
— Но отчего он так расхандрился, хотя должен был бы блаженствовать?
Ох уж эти научные баталии.
— Честно скажу, ничего не понимаю. Одни вопросы, вопросы… Известно одно: Мастерсон была убеждена, что полотно подлинное. И я собираюсь сделать ставку на ее суждение. И как теперь выясняется, и на точку зрения Робертса и Бралля. Жаль, что она не сможет нам помочь хотя бы намеком. Меня беспокоит другое: почему Коллман, один из всех, кто занимался картиной, не согласился с мнением остальных. И заявил Бенедетти, будто Робертс считал полотно фальшивкой, хотя сам Робертс говорил и тебе, и хозяину картины другое. И еще: почему Бралль сказал, что Коллман не допустил ошибки?