Уриен не слишком-то хорошо разбирался в музыке, но обостренная чувствительность заставляла его вздрагивать при каждой руладе — нежные переливы уязвляли его, точно стрелы. Мальчик, чей голос звучал так естественно и мелодично, и представить себе не мог, что его пение способно причинять терзания, тревожа обуреваемую страстью душу. Впрочем, сам он, представься ему такая возможность, с удовольствием улизнул бы с занятий, чтобы порезвиться со сверстниками.
Помещение, где трудились переписчики и иллюстраторы, было разделено толстыми каменными перегородками, глушившими посторонние звуки. За одной из них, пододвинув стол к окну — так, чтобы солнечный свет падал на лист пергамента, работал Фиделис. Свет падал слева, благодаря чему рука не отбрасывала тени, но затейливые побеги, с которых молодой монах срисовывал виньетку для обрамления заглавной буквы, уже поникли под жаркими солнечными лучами. Он работал уверенно, точно и аккуратно — тонкие мазки ложились на лист пергамента, в причудливый орнамент вплетались, будто живые, яркие и нежные цветы, а буквы окружала изысканная вязь, нанесенная легкими, словно осенняя паутинка, штрихами.
Маленький певец, которого Ансельм наконец отпустил с урока, вприпрыжку пробежал мимо, но Фиделис даже не поднял головы. Но тут на пороге появилась тень — в дверном проеме застыл Уриен. Рука Фиделиса, державшая кисть, замерла, но только на миг, он вернулся к работе, так и не обернувшись. Уриен понял, что Фиделис узнал его. Ведь если бы подошел кто-то другой, немой художник наверняка оглянулся бы, и, наверное, даже с улыбкой. Но как мог он, не видя, догадаться, кто заглянул в помещение? Возможно, виной тому было молчание Уриена, столь же тягостное, как и немота Фиделиса, а может быть, юноше каким-то образом передалось возбуждение Уриена, и он затылком, всей кожей ощутил приближение этого человека.
Уриен вошел в келью и, встав за спиной молодого монаха, кинул взгляд на тщательно выписанную букву, которую предстояло украсить золотыми обводами. Но не это привлекло его внимание. На склоненной шее Фиделиса между краем черного капюшона и короткими каштановыми кудрями виднелась тонкая серебряная цепочка. На ней должен быть крестик длиной с мизинец, украшенный драгоценными камнями… Уриен мог бы потянуть за цепочку и убедиться в правоте своих догадок, но не решался. Он чувствовал, что прикосновение может мгновенно, как по волшебству, развеять оцепенение Фиделиса, и тот вновь оттолкнет его.
— Фиделис, — произнес Уриен томящимся и нежным голосом, — почему ты сторонишься меня? Если бы ты только позволил, я стал бы твоим другом, самым надежным и преданным. Нет и не может быть на свете такого, чего бы я не сделал для тебя с радостью. И я знаю: тебе нужен такой друг, который умеет хранить тайны не хуже тебя самого. Не отталкивай меня, Фиделис… — Обращаясь к юноше, Уриен не называл его братом, ибо слово «брат» казалось ему сухим и холодным, неспособным выразить всю глубину нахлынувшего на него чувства. — …Не отталкивай меня, и ты получишь все, на что только способна любовь и верность. Я всегда буду с тобой — до гробовой доски.