Последняя колкость Гения Преступлений осталась без ответа, хотя на языке так и вертелось: «Ну уж нет! Мы непременно встретимся! Я не успокоюсь, пока не выслежу тебя и не положу конец твоим гнусным козням».
Однако Эмерсон терпеть не может, когда последнее слово остается не за ним.
– А нас вы оставляете на растерзание своим прихвостням? Ну да, грязную работу вы поручаете другим. Но наша кровь будет на вашей совести, негодяй!
«Отец Гиргис» послал нам от двери еще одну чарующую улыбку:
– Дорогой мой профессор, не будет пролито ни капли крови! Смиритесь с неизбежным. Мои люди получили приказание связать и...
Гений Преступлений осекся.
Окно распахнулось, и в комнату ввалился Рамсес. Быстро вскочив на ноги, он ринулся к злодею:
– Отдайте! Это мое!
Удивительно, но детский писк напоминал рык родителя.
Гений Преступлений расхохотался:
– Бесенок сатаны! Держи его, Мустафа!
Мустафа злобно ухмыльнулся и небрежно выбросил вперед руку. Удар пришелся Рамсесу прямо в грудь и сбил его с ног. Наш бедный сын отлетел к стене и сполз на пол.
Я услышала рев Эмерсона, щелчок пистолета. Но ничего не увидела... Меня вдруг объяла кромешная тьма, словно облако густого дыма. В ушах грохотало и скрежетало...
Прошла целая вечность, прежде чем чьи-то руки встряхнули меня и чей-то знакомый голос прокричал:
– Пибоди! Пибоди!
Туман перед глазами рассеялся. Я по-прежнему стояла посреди комнаты, сжимая в руках зонтик...
Тряс меня, разумеется, Эмерсон. На свете не сыщешь еще одного столь же деликатного человека.
Рамсес сидел, привалившись спиной к стене, ноги вытянуты вперед, руки безвольно свисают. Рот его был приоткрыт, глаза выпучены, в них застыла смесь ужаса с изумлением.
– Ты жив... – пробормотала я.
Рамсес кивнул. В кои-то веки он потерял дар речи.
На лице Эмерсона я увидела то же выражение недоверчивого ужаса. Хотя для тревоги не было никаких оснований: один негодяй лежал лицом вниз, прикрыв голову руками. Второй вжался в угол и бормотал что-то нечленораздельное. «Отец Гиргис» исчез.
– Ты прекрасно справился с ситуацией, Эмерсон, – просипела я, неприятно поразившись собственному голосу. – Мои поздравления.
– Это не я! – выдавил Эмерсон. – Это ты!
Он разжал руки и тяжело опустился на скомканные одеяла.
– На твоем зонтике кровь, Пибоди.
Только тогда я поняла, что поза моя довольно воинственна. Зонтик выставлен вперед, словно я вознамерилась нанести разящий удар. На стальном наконечнике что-то алело. Кал... кал... Я завороженно смотрела, как с моего зонтика капает кровь...
– Неистовство, – продолжал Эмерсон, качая головой. – Вот как это называется... Неистовый гнев. В древнегреческих мифах о нем часто упоминается. Но в жизни... Такое я видел впервые! Тигрица, защищающая детеныша...