— Все это прекрасно и я охотно тебе верю, но вот беда, мне не удастся отправиться с вами сегодня в Пале-Рояль: я только что получил письмо, которое вынуждает меня вернуться на яхту. Через неделю я думаю вернуться сюда и тогда захвачу вас; во всяком случае, я напишу вам о своих намерениях, как только они выяснятся.
И Родрик, и Мэри как-то странно посмотрели на меня. Первый не сказал ни слова, но я прочел в глазах его упрек: «Ты что-то скрываешь от меня». Вероятно, он спросил бы меня о чем-нибудь, но в этот момент вошел слуга с докладом, что какой-то человек спрашивает меня. Я приказал проводить его к нам в общую комнату и, к немалому своему удивлению, в следующий момент увидел перед собой Четырехглазого, как его называл капитан Блэк. Он вошел сперва довольно свободно, но при виде Мэри сильно смутился. Неуклюже ступил он несколько шагов и, остановившись, стал озираться, напоминая своим видом громадную собаку, попавшую в комнату, куда ее обычно не пускают.
— Я, видите ли, был прислужником в церкви в Типперари! — буркнул он, как будто это должно было выяснить его положение и отношение ко мне.
— Прошу садиться, — сказал я, видя, что он теребит свою шапку, не спуская недоумевающего взгляда с Мэри. — А затем позвольте мне узнать, какое отношение имеет то, что вы служили при церкви в Ирландии, с вашим сегодняшним посещением?
— В этом-то все и дело, ваша милость, я чувствую себя не в своей тарелке, когда подо мной неровный киль и, не в обиду будет сказано этой барышне, — лучше постою... А пришел я сюда вот с этой запиской для вашей милости, которую мне приказано было передать вам прямо в руки.
Это было красиво написанное письмо на прекрасной бумаге, гласившее: «Капитан Блэк свидетельствует свое почтение г. Марку Стронгу, которого он имел честь видеть у себя вчера, и крайне сожалеет о том приеме, какой был оказан ему. Капитан Блэк тешит себя надеждой, что г. Марк Стронг не откажет ему в удовольствии видеть его у себя на яхте „La France“ в гавани Диепп в 11 часов вечера и тем предоставить ему возможность загладить свой вчерашний прием более радушным и достойным такого гостя».
Итак, оказалось, к моему изумлению, что страшный капитан не только знал, что я не помощник Холля, а даже и мое имя, и кто я такой.
Насколько это могло быть опасно для меня, я не знал, да и не думал об этом, но у меня сразу родилась мысль, что инкогнито Холля было раскрыто и что мой бедный приятель находится теперь в еще худшем положении, чем он предполагал.
Я решил действовать крайне осмотрительно и насколько возможно поддержать своего бедного приятеля.