— Капитан! — крикнул я.
Ибо мне совсем не улыбалось попасть в темноте под горячую руку. Оба противника с воздетыми шпагами обернулись ко мне. Поднял свою шпагу и я, направив ее на неизвестного, и тот, будучи нежданно атакован с тыла, отпрянул в сторону, приготовясь — не сказать, чтоб очень ловко — отбить мой удар.
— Тьфу ты, пропасть! — вскричал он. — Зачем впутываешь мальца в эти дела?
Услышав его голос, я, можно сказать, обратился в соляной столп. Опустил шпагу, всмотрелся и наконец узнал графа Гуадальмедину.
— А и в самом деле, — спросил Алатристе, — ты здесь зачем?
Голос был режущий, как лезвие шпаги, и так же позванивал металлом. Меня вдруг бросило в жар — да так, что рубаха, плотно прилегавшая к телу, вмиг взмокла от пота. Голова пошла кругом.
— Я думал…
— Н-ну?
В смятении чувств я замолчал, не в силах пошевелить языком. Гуадальмедина наблюдал за нами удивленно, чтобы не сказать — оторопело. Сунув шпагу под мышку, он правой рукой ощупывал мякоть левой и морщился от боли.
— Спятил ты, Алатристе, — проговорил он.
Капитан же поднял руку с зажатым в ней кинжалом, как бы требуя время на размышления. Светлые глаза его из-под широкого поля шляпы пронзили меня, как два стальных острия.
— Что ты здесь делаешь?
Теперь я понял, что значит «убийственный тон», и, клянусь вам, господа, несколько оробел.
— За вами шел.
— Зачем?
Сглотнув слюну, я представил, как Анхелика, притаившись под портиком, издали наблюдает за мной. А может быть, она уже ушла?
— Я опасался, что вам подстроят засаду. — Голос мой мало-помалу обрел прежнюю твердость.
— Оба спятили, — веско заключил Гуадальмедина.
Однако в голосе его слышалось явное облегчение. Мой неожиданный приход позволил ему выйти из затруднительного положения, не поступившись честью и сохранив жизнь.
— Нам всем следует помнить о благоразумии, — добавил он.
— Что ваше сиятельство разумеет под благоразумием? — осведомился капитан.
Граф посмотрел на дом, остававшийся темным и безмолвным, и пожал плечами:
— Хватит на сегодня.
Эти слова были достаточно красноречивы. Я с горечью понял, что для него, для графа Альваро де ла Марка, дом на улице Лос-Пелигрос или то, из-за чего произошла стычка, были делом третьестепенным. Они с Диего Алатристе обменялись ударами, и это накладывало на обоих известные обязательства. Раз уж дошло до такой крайности, то схватку можно отсрочить, но ни в коем случае нельзя предать забвению. Дружба — тем более старинная — дружбой, но Гуадальмедина — вельможа, Алатристе же — простой солдат, у которого, кроме шпаги, ничего нет: ему, как гласит поговорка, и мертвым-то упасть некуда. Будь на месте графа другой человек, равный ему по положению, и сумей он подавить вполне естественное желание просто-напросто подослать к капитану полдюжины убийц, после происшествий сегодняшней ночи тот немедленно отправился бы ворочать веслом на галеры или кормить клопов в каталажке. Слава богу, Гуадальмедина был не таков. Не исключено, что он, как и его недавний противник, придерживался старинного правила, что клинок без нужды не вынимают, а без славы не вкладывают, и однажды начатое дело следует продолжить в подходящем месте и в спокойной обстановке, где ни тому, ни другому не надо будет беспокоиться ни о ком, кроме самих себя.