— Беги! — повторил он. — Живо!
А переулочек, выводящий к развалинам монастыря, уже горел огнями факелов и фонарей, гудел голосами, звенел железом. «Именем короля! » — донеслось оттуда. И волосы мои встали дыбом оттого, что там отдавали приказы именем убитого короля.
— Беги!
И, клянусь жизнью, я рванул вперед. Это, знаете ли, разные вещи — бегать и убегать. Если бы впереди разверзлась пропасть, я перемахнул бы ее. Ничего не видя от страха, я мчался в зарослях, проскакивал мимо деревьев, перепрыгивал через изгороди и заборы, шлепал по воде ручья, пока не оказался в безопасности, вдали от проклятых руин, и тогда рухнул наземь, чувствуя, что сердце вот-вот выскочит из груди, легкие раздулись наподобие кузнечных мехов, а в затылок и виски вонзаются тысячи игл. Вне себя от ужаса думал я о том, какая судьба постигла капитана Алатристе.
Припадая на раненую ногу, он в поисках дороги добрался до ограды. Давали себя знать усталость и рассеченное бедро — рана была неглубокая, но продолжала кровоточить, а главное было в том, что воспоминание о человеке, который бездыханным валялся сейчас в монастыре, лишало капитана последних сил и бодрости. Казалось бы, от страха должны были крылья на ногах вырасти. Ничего подобного — душу окутывали мрак и уныние, самая что ни на есть черная меланхолия, и думалось только об одном: «Вот какой фортель выкинула со мной сука-судьба».
Сквозь ветви капитан видел, как на руинах мелькают фонари и факелы, мечутся из стороны в сторону тени. Завтра, когда станет известно о случившемся, вся Европа содрогнется, весь мир ахнет.
Он попытался перелезть через ограду локтей пять высотой и дважды срывался, поминая сквозь зубы божью мать. Слишком болела нога.
— Вот он! — раздалось за спиной.
Алатристе, крепко сжимая в руке шпагу, медленно обернулся, готовясь принять неизбежное. Через заросли одичавшего сада к нему приближались четверо. Первым шел граф де Гуадальмедина с подвязанной рукой, за ним — Мартин Салданья и двое альгвасилов с факелами. По развалинам монастыря сновали и перекликались другие — и было их немало.
— Именем короля ты арестован.
От этих слов у капитана Алатристе ощетинились усы. «Какого короля?» — чуть было не спросил он. Посмотрел на графа, который, не обнажив шпагу и подбоченившись, разглядывал его с пренебрежением, которого раньше не замечалось. А рука на перевязи была, без сомнения, памятью о встрече на улице Лос-Пелигрос. Еще один должок.
— Я тут ни при чем, — проговорил Алатристе.
Никто не принял его слова всерьез. Мартин Салданья с жезлом за поясом, со шпагой в одной руке и маленьким пистолетом — в другой, сказал: