– Да-а-а, у меня у самой такой дома... мурчавый, на коленях любил сидеть, – зашмыгала носом Инга.
Костя собирался что-то ответить; я глянул на него, мол, уймись. Пожалей девчонку. И кота тоже пожалей, и его убитого хозяина, и сгоревший дом. Потому что иначе вы, добрые, воспитанные домашние мальчики и девочки, не успеете оглянуться, как превратитесь в машины уничтожения. А потом, глядишь, застрелите пленного, уже успевшего бросить оружие и поднять руки; и так далее и тому подобное: раз покатившись, уже очень трудно остановиться.
Двое моих последних бойцов держались неплохо, после того как перестали течь казавшиеся неудержимыми слезы. Мы отступали, точно так же, как солдаты Западного фронта летом сорок первого, потеряв свою часть, не зная, где штабы, где командиры, резервы и всё прочее; с одной лишь разницей – тогда отступавшие брели на восток. Мы отходили на запад.
Само собой, заградотряды поспешили убраться – встречи с наступающим противником в планы их командиров никак не входили.
В полусотне километров от Владисибирска обширную центральную равнину острова надвое рассекал невысокий, но обрывистый кряж, протянувшийся далеко на юг отрог полуночных гор. Логично было занять там оборону и попытаться удержать в наших руках хотя бы крайнюю западную оконечность острова, с тремя небольшими городками и добрыми двумя дюжинами больших рыбоферм, а заодно – и самым нашим большим железорудным месторождением. Я, конечно, имею в виду наземные месторождения, залежи подводных окатышей мы начали разрабатывать уже давно.
Скорее всего именно там, на кряже Бородина, наши и попытаются остановить имперцев. В открытом поле на такое нечего и надеяться. Военная машина Империи была слишком хорошо смазана и налажена. Уж это-то я знал лучше других. И не приходилось рассчитывать на нежданную помощь крепких морозов или сильной распутицы, любимейшего оправдания неудач осени сорок первого года у знаменитых и поныне генералов, чьи имена носили проспекты имперской столицы...
Сейчас я вспоминал свои надежды перед отправкой на фронт – что мои знания помогут ополченцам на самом деле остановить карателей, и только скрипел зубами. Да, мы столкнулись с карателями – но поддержанными артиллерией и прочими техсредствами, вроде беспилотников – на не виданном ещё мною уровне. Нас просто смяли, размазали по бетону, задавили, не дав и головы поднять. Здесь не помогли бы никакие заградотряды, не помогла бы и нечеловеческая жёсткость и жестокость маршала Жукова, тоже не останавливавшегося перед применением заградительных отрядов, как он проделал, в частности, обороняя Ленинград, задолго до того, как был издан приказ номер 227. Хотя... тогда, наверное, это действительно могло иметь значение – солдаты, выбирая между русской и немецкой пулями, предпочитали вражескую. Сейчас же нас уничтожали «беовульфами» и с помощью бьющей из-за горизонта тяжёлой артиллерии, идеально укладывая снаряды в цель. Мои ребята погибли и так, ни один не побежал, ни один не отступил без приказа. Но на нас надвигалась такая орда, что задержать её могла лишь такая же или же...