– И ничего не болит? Не беснопокит?
– Нет. А почему ты спрашиваешь, Рус?
– Просто беспокоюсь, – соврал я. – Потому что больше никого не знаю, кто бы под Тучей выжил.
– Тогда, в бункере, не одна я уцелела, – возразила Гилви.
– Верно, верно, просто где они все – а ты рядом, кого ж ещё спрашивать?
...Может, я ошибся? И она на самом деле никакой не биоморф?
И я всматриваюсь в самую глубь её глаз, подобно тому, как на этой же планете не так давно всматривался в парящего над потоком слизи «жука»-биоморфа; я произношу те же ничего не значащие слова, которые, конечно же, нельзя воспринять; первое мгновение Гилви смотрит недоумевающе, потом, превратно истолковав мои намерения, удовлетворённо улыбается и тянется ко мне губами, старательно зажмурившись, словно перед первым поцелуем в жизни; и в этот миг во мне словно что-то вспыхивает, огненная волна боли прокатывается по всем нервным стволам, я с трудом, но сдерживаю стон. Гилви испуганно отдёргивается, однако я перехватываю её за предплечье и дёргаю к себе.
– У меня для тебя есть новость, Гилви, – сказал я, вновь глядя ей в глаза, прямо и жёстко. – Сказать, какая, или ты догадаешься сама?
– Рус, ты чего? Чего ты? – забормотала она, правда, не делая попыток высвободиться. – Я так обрадовалась... вдруг ты наконец-то решился меня поцеловать...
– Да, возможно, нам с тобой есть все резоны целоваться, – кивнул я. – Мы с тобой одной крови, ты это знаешь?
– Одной крови? Ну да, мы оба белые, что ещё-то? – удивилась Гилви. – Я лазила в твои медфайлы... Ничего общего, HLA-набор совершенно разный...
– Ты лазила в мои файлы? Зачем?
– Хотела... – она покрывается краской. – Хотела узнать, совместимы ли мы генетически. Нет ли каких-то... противопоказаний. Хотела... от тебя ребёнка. – Гилви низко опустила голову. – Мечтала, дурёха. Такой муж, думала, пропадает. Такой парень холостым ходит. Чего медлишь, глупая, себе говорила. Ведь сохнешь по нему, как есть сохнешь! Как подумаю, что ты меня обнимаешь, ме-е-едленно так: веришь ли, нет, аж дрожать начинаю! Вот и смотрела. Глупая была, да? Ты ж мной брезговал, ещё когда я в «подружках»... – голос у неё задрожал, Гилви быстро всхлипнула и отвернулась.
Однако как ловко она уводит разговор в сторону, подумал я и сам поразился своей холодности. Да, когда мы торопиливо и неловко занимались любовью с Далькой, Гилви в своей «подружечной» ипостаси настойчиво мелькала у меня перед глазами, но сейчас, когда я уже почти не сомневался, что она – биоморф, все игривые мысли как ножом отрезало. Наверное, я надеялся, что ошибусь, что не почую в ней ту отравленную кровь, текущую в моих жилах; но ошибся. Я не знаю, что во мне воззвало к «родственному» в несчастной Гилви, однако «моё» получило ответ. Я больше не сомневался. Своеобразное «сродство» моё к биоморфам, способности чувствовать их росли от недели к неделе.