Но в действительности он ничего не пил, а просто-напросто был брошен на дно шахты, где и пребывал теперь в таком весьма плачевном состоянии.
– Эй? – позвал он осторожно.
Тут Бурину на ум пришли имена его спутников, которые он и решил произнести.
– Гилфалас? Альдо? – раздалось в темноте.
Только теперь он сообразил, что лежит, и заставил себя подняться. От его внимания не ускользнуло и то, что топор так и остался в кожаном чехле, привязанном к поясу. Еще не до конца придя в себя, чувствуя какое-то оцепенение, он сделал пару неуверенных шагов и тут же, нелепо раскинув руки, упал. Гигантская тень закрыла небо, и две огромные лапы подхватили его.
– Горбац?
– Silentium! [Тише! (лат.)] – прорычал больг.
Для Бурина было сюрпризом услышать от больга язык студенческих пивных. Наконец он вспомнил, что и их легионы общались на Всеобщем языке. В этот момент все стало на свои места, мир для Бурина принял свой обычный вид, и он увидел, что они находятся в каком-то темном узком переулке. Была ночь. Все вокруг окутывала непроглядная тьма. Но вот сквозь облака показались тонкие полоски света.
– Где остальные? – спросил Бурин удрученно.
– Не знаю, – пожал плечами Горбац. – Пойдем их поищем.
Пройдя совсем немного по переулку мимо жалких щитовых домиков, стоящих по обе стороны, они увидели две небольшие тени. Их очертания были легко узнаваемы: эльф и фольк.
– Гилфалас, что... – начал Бурин.
– Тсс! – ответил Гилфалас и жестом попросил его умолкнуть.
Он провел Бурина в какую-то нишу в стене дома. Горбацу пришлось встать чуть поодаль, так как места для него в нише не хватило.
Бледные рассветные лучи слабо освещали маленькую площадь. Вокруг царила тишина.
Внезапно на втором этаже дома напротив заскрипела дверь. Галерея, тянувшаяся вдоль фасада, осветилась. Какая-то женщина вышла на балкон. На ней было пестрое платье, которое скорей демонстрировало, нежели скрывало ее пышные формы. На шее и в ушах ее сверкали бриллианты, возможно поддельные. Ослепительный блеск шел от браслетов на ее руках, а пальцы были украшены многочисленными кольцами. При слабом свете ярко и отчетливо вырисовывались глаза и губы, накрашенные чересчур сильно. Внезапно раздался ее визгливый голос:
– Идиот несчастный! Ничего ты от меня не получишь, слышь ты, ничего! Пшел вон!
Ее речь была такой грубой и исковерканной, что с трудом можно было разобрать, что она кричит.
На балконе показался мужчина. Раскачивающейся походкой он напоминал медведя. Послышался его невнятный голос:
– Не будь дурой, Иллона! Перестань кричать. Кто заботится о тебе так хорошо, как я?