– Я просто воин, – опроверг я необоснованное обвинение; рота – это слишком, от силы взвод и то не сразу, а в розницу, в течение довольно длительного периода. – Я просто делаю свою работу. И готов доказать тебе, что я вовсе не зверь и не унижаю мужское достоинство врага. Можешь сесть.
Бородач сел и прикрыл связанными руками причинное место – о попытках натянуть штаны речь уже не шла. Получив возможность в привычной плоскости рассмотреть мое лицо, пленный приободрился, несмотря на четко обещанную перспективу скорой смерти.
– Есть альтернатива, – предложил я. – Вариант номер один: я тебя кастрирую, убью выстрелом в жопу и со спущенными штанами положу у порога. А твой отрезанный дюдель вставлю тебе в рот. И напишу на жопе губной помадой: «Эта девочка мне понравилась». Нормально?
– Зачэм, э, так делаит?! – воскликнул Ахмед – глаза его при этом налились гневом и горькой обидой. – Сам гаварыль – мужеский достоинств нэ абижят…
– А затем, падла, что ты этим дюделем трахал отловленных для продажи в рабство девчонок, – не меняя тона, ровно произнес я. – А я с вашей породой давненько общаюсь и прекрасно знаю ваши обычаи. А теперь скажи мне, как мужчины твоего тейпа поступили бы с насильником, который надругался над их сестрой, матерью, дочкой – и так далее. Только не смей заявлять, что славянские женщины – не мусульманки и им, дескать, все равно! Ну, скажи, я жду!
Бородач опустил глаза, не выдержав моего ненавидящего взора. Крыть было нечем – я нисколечко не сгустил краски, рисуя пленному перспективу ожидавшей его позорной смерти. У горцев принято все воспринимать буквально – если такой половой разбойник, о котором я упомянул выше, будет изобличен и попадет в руки обиженного тейпа, можно не сомневаться, что с ним поступят соответствующим образом.
– Я нэ трогал тывой баба, – неуверенно пробормотал бородач, виновато шмыгнув носом. – Другой его драл, я нэ…
– Не надо пи…деть, красивый мой, – почти ласково попросил я. – Лучше послушай второй вариант-Пленный искательно уставился на меня, несколько посветлев взором. Я досадливо крякнул, прогоняя внезапно всплывшее из глубин сознания ощущение неловкости. Какая, собственно, разница, как убить человека? Ты лишаешь его жизни – вот что главное, не важно, что способы умерщвления могут быть самыми разнообразными. Разве имеешь ты моральное право предлагать ему выбрать смерть только потому, что он горец, существо совсем другого уклада, и потому вопрос голожопия ему далеко не безразличен?
– Гхм-кхм… Водку пьешь? – вдруг озарился я, заметив в серванте несколько непочатых бутылок кристалловской «Гжелки». – Тут у вас, я вижу; вполне приличная водочка имеется.