Но сейчас, увы, я пребываю отнюдь не в форме. Можно сказать – вообще не пребываю. А посему первые пять перекладин одолел спустя две минуты, изрядно вспотев и заполучив кровавые круги перед глазами. Бурлак, сволота, лживо обещал, что если я не умру, то начну резко поправляться после седьмого января. Я не умер, а сегодня уже девятое. Наврал, помощник смерти! Нембутал тебе в простату, коновал хренов! Отдохнув с минуту, шепотом поругался, задрал голову наверх – осталось каких-нибудь четыре перекладины, и вот он, желанный чердак с тюками.
– Давай, спецназ, ты можешь! – скомандовал я себе. – Давай, ты молодец! Ты Терминатор, ты Бэтмен – вперед! – И ухватился за следующую перекладину, перенося вес тела с ноги на ногу.
Хрясь! Перекладина на удивление легко отделилась от лестницы и осталась в моей руке, издевательски оскалившись свежими изломами двух ржавых гвоздей.
Чебулдых! Я моментально потерял равновесие, не удержался на одной руке и, как и подобает настоящему Бэтмену, полетел. Только, увы, не вверх. Вскрикнул громко – ударился задницей больно, хотя внизу был довольно толстый слой сенной тр»ухи. Если бы не слой, вообще расшибся бы к чертовой матери. На вскрик немедля отреагировало все скотство в радиусе слышимости: победно выпятив грудь, гребешковый Данила мощно кукарекнул, забил крылами, скакнув боком на жерди, хохлатки тревожно за-квохтали. Джохар во дворе досадливо залаял с подвывом, за стенкой, в стайке, сопереживающе взвизгнул подсвинок Зелимхан (к моему Ахсалтакову этот никакого отношения не имеет – его прирежут на майские праздники в честь прежнего правителя Ичкерии) и принялся моторно чесаться о доски, сотрясая стену.
– Чтоб вы все сдохли, ублюдки!!! – плаксиво воскликнул я, возлежа под лестницей и ощупывая себя на предмет определения целостности костей. – Чтоб из вас в один присест консервы сделали!!!
На шум, как и следовало ожидать, прибежала Татьяна: распаренная выскочила, руки в пене – видимо, только стирать пристроилась. В одном халатике, даже душегрея не накинула, ворвалась в сеновал, быстро оценила ситуацию и тоже принялась ощупывать меня, причитая:
– Господи, горе ты мое! Ну какого рожна тебя туда понесло, каличный?! Ну нету сена – меня позвать не мог?
– Чего ты меня щупаешь, как дитятю! – враждебно вскинулся я, отбиваясь от заботливых женских рук. – Я солдат! Я мужик – не смей со мной как с рахитом!
– Мужик! – передразнила Татьяна. – Солдат! Тоже мне… Ничего не поломал? Давай домой отведу.
– Не хочу домой, – продолжал по инерции упорствовать я, отползая подальше от лестницы. – Мне здесь нравится – я тут жить теперь буду. – И, прислонившись спиной к стене, демонстративно вставил соломину в рот, скрестил руки на груди и отвернулся в сторону.