— Hey, guy, what do you want?
— I want to hit you, son of the bitch!
— Why?
— Because you tell too mutch stupiditis now!
— Hey, guy…
— Shut up, comon, imbecile!
[— Эй, парень, чего тебе надо?
— Врезать тебе хочу, сукин сын!
— Почему это?
— Потому что ты сейчас несешь слишком много ерунды!
— Эй, парень…
— Короче, заткнись, придурок! (англ.)]
Первая скрипка сочла за лучшее не усугублять и замолчала.
— Ладно, ребята, — вмешался альт, пытаясь сгладить возникшую неловкость, — давайте лучше выпьем. — Он поднял свой бокал. . — Твое здоровье, Серега! Дай тебе Бог легкой службы…
— Нет, не так! — перебил его Димка. — Легкая служба — дерьмо собачье, ни уму, ни сердцу. Дай тебе Бог, братишка, твердости и силы, и еще немного фарта, не ищи легкой службы, не верь друзьям, не жалей врагов. Твое здоровье!
Они выпили.
— Клевое вино, — признал Димка, опуская опорожненную посуду на стол. — Ладно, Серега, пойдем покурим.
— Я же не курю, — смущенно улыбнулся Серега
— Зато я курю. Да ладно, пообщаться надо. Они поднялись.
— Ребята, — возник рядом заведующий, — вы бы еще с полчасика поиграли, а?
— Хорошо, — кивнул Димка — Сейчас покурим и начнем. Они вышли на улицу, под навес, и Димка закурил.
— Что, очень в армию хочется? — спросил он, выпуская дым.
— Да ты понимаешь, наверное, для мужчин это необходимый процесс, — ответил задумчиво Серега, — знаешь, как ломка голоса. Чистая физиология.
— Нельзя тебе туда идти, — сказал Димка, тяжело глядя на него.
— Почему?
— Для тебя это слишком будет.
— Да почему? Все служат и ничего…
— Ничего?! Эх, парень, да пойми ты, что вот такой, какой ты есть сейчас, мягкий, вежливый, застенчивые улыбки, «простите, пожалуйста», бабулям место в троллейбусе уступаешь, ты же там и года не протянешь. Там зона, понимаешь? Там — звери, а ты — корм. Ты вон даже слова мне не сказал, хотя кривишься от табачного дыма. Просто вежливенько так переместился на подветренную сторону и все. Ты что, закосить не мог? Родственники или знакомые врачи есть?
— Послушай, Димыч, зачем ты так? Ну сам посуди, как это я, здоровый парень восемнадцати лет, буду косить, как какой-нибудь блатовик, как мажор какой-нибудь. Да непорядочно это все, понимаешь, и как-то грязно. Как будто боюсь я этой армии, как будто прячусь, бегу от нее.
— Все мы чего-то боимся, Серега. Вот ты сейчас боишься, что кто-то подумает, что ты боишься армии, и только поэтому идешь служить. А ты не бойся. Подумай, что для тебя важнее — убить два года неизвестно на что, семьсот тридцать дней гнить и подыхать, как… как хрен его знает кто, или спокойно жить и работать, играть, любить свою Ленку…