«…Когда обратился к фантастике? В детстве. Почему? Склад ума такой. Дети народ искренний. Их не заставишь залпом глотать скучное. Я был преданным подписчиком „Всемирного следопыта“, Беляева читал с упоением порционно — „продолжение следует“. Приятели мои увлекались Конан-Дойлом или Фенимором Купером, я предпочитал Жюля Верна. Первую научно-фантастическую повесть написал в восьмом классе. Называлась „Первый гритай“. Родители моего героя умирали от зноя в жаркой пустыне, зной повлиял на их гены, и родился у них урод-уродом, большеголовый и лупоглазый. Но потом оказалось, что этот урод — талант, умница, и даже не человек, а представитель нового вида, следующего звена. И до чего он додумался? Решил уничтожить человечество, чтобы освободить землю для себе подобных — гритаев. Пришлось автору его убить. Повесть, конечно, не была напечатана. Л теперь вообще думаю, что злость и хитрость — оружие бездарных и слабых, а могучий разум должен быть добрым. Он и себя обеспечит, и другим поможет».
«…В ноябре 1945 демобилизовался, решил стать писателем, — (письмо от 26.VII.1988). — Первые месяцы после войны у людей были наивные надежды на вольности в печати. Начиналась мирная жизнь. Открывались журналы. Фантастику даже просили. Думаю, сыграла роль атомная бомба. Реальностью оказались фантазии, а фантастики не было. Мой приятель и соавтор (Г.Ясный) организовал свидание с редактором «Огонька» Сурковым. Сурков выслушал вполуха, сказал: «Ну давайте!» — и забыл. Но уже в феврале повесть «Человек-ракета» была готова. В апреле ее приняли в Детгиз, в июле она прошла по радио, в ноябре—декабре была напечатана в «Знание — сила», в июле следующего года вышла отдельной книжкой, в августе, кажется, была одобрительная рецензия Л.Гумилевского в «Литгазете», а в уже декабре — разгромная, в «Культуре и жизни» — «Халтура под маркой фантастики». Дело в том, что повеяли холодные ветры. Дошла очередь и до фантастики».
Холодные ветры — это постановление ЦК ВКП(б) от 14 августа 1946 года «О журналах „Звезда“ и „Ленинград“, отмененное только через сорок три года. «Советские писатели и все наши идеологические работники поставлены сейчас на передовую линию огня, — заявил тогда главный идеолог страны А.А.Жданов. — В условиях мирного развития не снимаются, а, наоборот, вырастают задачи идеологического фронта и в первую голову литературы».
«…В обойму тогда входили Казанцев, Немцов и Охотников, — (письмо от 26.VII.1988). — Самым процветающим был Немцов. Самым характерным — Вадим Охотников. Профессиональный изобретатель, он и писал о том, как интересно изобретать. Его «Пути-дороги» — о том, как строили дороги, плавя грунт. Построили и прекрасно! А главный сборник Охотникова — «На грани возможного». Охотников сам полный был такой, больной сердцем, на машине ездил за город, чтобы писать на свежем воздухе. Помню, как рассказывал чистосердечно: «Вызвали нас в Союз писателей, говорят: „У вас в групкоме 350 человек, неужели нет ни одного космополита?“ Ну, мы подумали, что человек вы молодой, инфаркта не будет, к тому же в газетах вас обругали…» Потом он уехал из Москвы в Старый Крым, там и похоронен неподалеку от могилы Грина».