Некоторое время генсек с сомнением рассматривал Хакима — круглое среднеазиатское лицо, черные глаза, по самый верх полные веры в великолепные коммунистические идеалы. Видно, сам дьявол столкнул генсека в тот день с тысячу раз пройденного, тысячу раз опробованного пути. Вдруг ни с того ни с сего, сам себе дивясь, он спросил: «Это хорошо, Хаким, что ты готов работать много…» Обычно после таких слов следовало распоряжение обустроить товарища из братской республики, но я же говорю, в тот день сам дьявол дернул генсека за язык: «А над чем сейчас, Хаким, ты работаешь?»
Хаким сломался.
Он ждал чего угодно, только не такого вопроса в лоб.
Он держал в голове всю фальшивую статистику солнечного комсомола, цитаты классиков, всякие интересные яркие факты из жизни веселого солнечного комсомола, но услышать — работаешь!
Ничего себе!
Какая такая работа?
Но горячее комсомольское сердце подсказывало Хакиму — ответ необходим. От правильного ответа зависела судьба. Ведь если он, товарищ Хаким, ответит неправильно, его незамедлительно вернут в солнечный Узбекистан на уборку хлопка. И все такое прочее.
Хаким судорожно искал спасения.
Слово работаешь его убило. Почему-то он вспомнил, что в гостиничном номере, куда его временно определили, валяется на столе забытая предыдущим комсомольцем книга Пришвина — кажется, собрание сочинений, том второй, что-то там про зайчиков, про солнечные блики, про апрельскую капель, ничего антисоветского, запрещенного, наоборот, все легкое, ясное. Жизнь человеку дается один раз, мысленно перекрестился Хаким, и выпалил: «А сейчас работаю над вторым томом сочинений товарища Пришвина!»
Теперь сломался генсек.
Он ожидал чего угодно.
Он ожидал фальшивой статистики солнечного узбекского комсомола, оптимистического вранья, ссылок на классику, действительно ожидал чего угодно, но — Пришвин!
У генсека нехорошо дрогнуло сердце.
Полгода назад место зава в большом комсомольском хозяйстве столицы занимал у генсека именно некий Пришвин. И он, генсек, сам изгнал этого некого Пришвина — за плохие организационные способности. А теперь выясняется, что Пришвин вовсе не утонул, он даже сделал карьеру, он издал уже второй том сочинений, а комсомольские ребята все проморгали? Что же это там у Пришвина вошло во второй том? — не без ревности подумал генсек. Наверное, речевки, тексты, выступления на активах?
Но нет крепостей, которых бы не взяли большевики.
Генсек заученно поднял на Хакима еще более усталый взгляд, дохнул на него ароматным дымом хорошей американской сигареты и, как бы не заинтересованно, как бы это просто так, к слову, как бы давно находясь в курсе событий, заметил: «Нуда, второй том… Это хорошо, что ты много работаешь, Хаким… Это хорошо, что ты сейчас работаешь именно над вторым томом Пришвина… — Генсек бормотал интуитивно, он шел вброд, пытаясь проникнуть в пугающую тайну бывшего зама. — У тебя верный комсомольский взгляд на вещи, Хаким… Но ведь у товарища Пришвина… — нащупывал он верный путь. — Но ведь у товарища Пришвина плохие организационные способности…»