Лоция Охотского моря
1
«Это будут не просто записи… — думал я. — Скорее свидетельства очевидца… Мне есть о чем рассказать. Я знаю Курилы. Видел след тварей, какие другим не снятся… Понимаю шум ливня, неумолчный накат, блеск и нищету востока… Я сумею выразить это понятными словами…»
— Эй!
Я поспешно оделся.
Прямо с порога Сказкин (а это был он) печально запричитал: «Вот, начальник, как происходит. Тут зона отдыха, понимаешь… — Он говорил про кафе, в котором недавно маленький шкипер танцевал с Люцией. — А на самом деле, — привел он латинскую поговорку, — хомо хоме — люпус! Т ы ищешь рабочего, а стесняешься. А я ведь болею по отношению к труду, и племянника моего, честного молодого человека Никисора, готов приставить к работе. Пусть хлебает с тобой из одного котла, ходит по острову, слушает умного человека. Никисору много не надо, он весь в меня. Костюмишко какой справить, ружье купить… Для охоты», — неожиданно мрачно заключил Сказкин. И показал фото, стараясь привлечь внимание к племяшу.
Внимание он привлек.
На черно-белой фотографии, обнявшись, стояли Серп и его племянник.
Фотография была сделана так, что самый либерально настроенный человек понял бы, что перед ним преступники. Закоренелые. Анфас и профиль. Ни в чем не раскаявшиеся. Телогрейки на плечах краденые, помятые штаны — из ограбленного магазина, сапоги с чужих ног.
Сладкая парочка.
— Едем, — решил за меня Сказкин. — Колюня снаружи ждет. В поселке заберешь Никисора и в баньке помоешься.
2
Катафалк резво катил сквозь рощицы рыжего бамбука.
С плеча вулкана Менделеева открылись вдали призрачные, подернутые дымкой берега Хоккайдо. Зимой по тонкому льду пролива бегут в Россию японские коровы, считая южные острова исконной русской территорией.
Я радовался.
Дальний Восток.
Мир туманов и солнца, неожиданных тайфунов, волчками крутящихся над медленными течениями. Зеркальные пески отлива, белые, ничем в данную минуту не загаженные, поскольку неизвестные твари никогда не выползают на глаза ученого человека. Теперь — да! Я открою людям Курилы. Я напишу книгу, в которой жизнь прихотливо смешается с мифами…
— Тормози!
Катафалк медленно остановился.
Покосившийся домик порос по углам золотушными мхами.
— Никисор!
Только после пятого, очень уж громкого оклика на темное, лишенное перил крылечко медлительно выбрался обладатель столь пышного византийского имени. Руки в локтях расставлены, колени полусогнуты. Бледный росток с большим, как арбуз, животом. Паучок из подполья. Я ужаснулся, представив его в маршруте. А еще белесые ресницы, плотная, как гриб, губа, бездонные васильковые глаза, бледная, как целлулоид, кожа.