Виконт внезапно вскочил, и Диана отпрянула назад, не зная, что он хочет сделать. Схватив графин, Джерваз яростно запустил им в стену. Хрустальные осколки брызнули во все стороны, комната наполнилась запахом бренди.
— Ну, Диана, что скажешь?! — вскричал виконт. — Не правда ли, отвратительная история? Теперь тебе не кажется, что у меня есть причины сомневаться в женщинах?!
Если вначале их разговора Джерваз избегал смотреть в глаза Диане, то теперь он повернулся к ней лицом, вся его напускная сдержанность испарилась.
— Скажи, стало тебе противно, когда ты узнала, что твой муж переспал с собственной матерью?! Инцест — самое тяжкое из всех преступлений. За подобное преступление Эдип был низвергнут с трона и сам себя ослепил. — Глядя на Диану обезумевшими глазами, Сент-Обен договорил хриплым шепотом:
— Это больше чем грязное, отвратительное преступление, это прегрешение против Господа. И ничем, слышишь, ничем этот грех не искупить!
Диана была потрясена. Ее разум отказывался верить в то, что мать могла сделать такое с собственным сыном, что человек, которого она любила, жил, испытывая страшное горе и мучаясь от жгучего стыда. И вдруг во внезапном порыве защитить и утешить его женщина вскричала:
— Но в этом не было твоей вины! Она была взрослой женщиной, а ты — почти ребенком! Ужасно, что женщина могла сделать такое со своим сыном, но ты не должен винить себя, потому что стал ее жертвой! Не позволяй чувству вины грызть и уничтожать тебя! — И она умоляюще добавила:
— Не наказывай меня за грех твоей матери.
Глаза их встретились. Джерваз стоял в каком-нибудь футе от Дианы, и она чувствовала тепло, исходящее от его тела.
— Может, в тринадцать лет я и был не так виноват, но, став старше, я понял, что я больше ее сын, чем моего отца, потому что тоже опустился до насилия. — Его рот скривился. — Мой отец был абсолютно ко всему равнодушен, а от матери я унаследовал страстную, развратную натуру. Тебе лучше чем кому бы то ни было известно, на что я способен. Я старался держать себя в руках, видит Бог, старался, — повторил Джерваз. — Я хотел, чтобы моя страстность шла на пользу дела, старался со рвением выполнять все, за что брался, я надеялся, что смогу искупить грехи, если буду служить высоким целям. — Плечи Сент-Обена горестно опустились. — Я пытался поверить в то, что я не хуже других, но что бы я ни делал, правда все равно проступала наружу: я — окончательно испорченный человек, исправить меня нельзя.
— Это не правда! — горячо возразила Диана. — Нет таких людей, которых нельзя исправить. Ты ничуть не более испорченный, чем любой другой человек. — Желая ободрить виконта, Диана схватила его за руки.