— Понимаешь, это игра, — сказала я, не дожидаясь ответа. — Пошли!
И побежала по осоленной топи. Крик пыхтел за моей спиной.
Если его семья была такая бедная, как говорила бабушка, откуда же он набрал столько жиру? Вообще-то, и отец, и мать у него толстые. И бегать ему трудно не только из-за толщины. Как все мы, он заказывал обувь по каталогу. Встанешь на оберточную бумагу, мать обведет ступню карандашом, и посылаешь это по почте, а они присылают твой номер. Но снизу ступня как ступня, а сверху может быть и подушка. У бедного Крика ботинки никогда не зашнуровывались. Если зашнурует доверху, не может наклониться. А на бегу все болталось, и язычки, и шнурки.
Был отлив, я свернула с дорожки и бежала прямо по земле. Собиралась я обогнуть дом и войти с другой стороны, с юга. Старик никого оттуда не ждет.
— Стой! — заорал Крик. — У меня ботинок потерялся.
Я вернулась туда, где Крик стоял на одной ноге, словно перекормленная цапля, вытащила ботинок из грязи и обчистила об траву.
— Бабушка меня побьет, — сказал он. Мне было трудно представить, как такая кубышка бьет толстого пятнадцатилетнего мальчика, но я не засмеялась. У меня были дела поважнее. Что сказал бы Франклин Д. Рузвельт о контрразведчике, который теряет ботинки в солончаках и боится бабушки? Вздохнув, я протянула Крику добычу. Он обулся и заковылял к дорожке.
— Сядь, — велела я.
— На землю?
— Да, на землю.
А он что думал, в кресло? Я как можно лучше обтерла носовым платком его ботинки и мои туфли. Бабушка заставляла меня носить его, как-никак, я — барышня, а теперь оказалось, что в нашем деле он незаменим — отпечатки пальцев, то-се.
— Давай зашнурую, — сказала я, распустила эти шнурки и все сделала заново, пропустив вторые и четвертые дырочки. Иначе бы не хватило на бантик.
— Вот, — сказала я, завязывая их, словно маленькому ребенку.
— Ты четыре дырочки пропустила.
— Это нарочно, не будут развязываться.
— Очень глупый вид.
— Когда ты босой, еще глупее.
Он не слушал меня, глядя на шнурки и, видимо, думая, переделать все или оставить как есть.
— Знаешь, это тайный знак.
— Чего-чего?
— Контрразведчики должны узнавать друг друга. Вроде пароля. Или цветка в петлице. Или… вот таких шнурков.
— Еще чего! В жизни не поверю, что они так шнуруют!
— А ты спроси Рузвельта, когда увидишь.
— Опять твои шуточки.
— Ладно. Потом перешнуруем, надо спешить.
Он хотел еще поспорить, но я ждать не стала. Ну, что это! Война кончится, а он тут сидит со своими шнурками.
— Тихо. Иди за мной.
Осока вымахала фута в два. Дороги не было, хоть ползи на брюхе, а то увидят из дома. Но можно ведь притвориться невидимкой. Во всяком случае, я притворилась, подползая к большому бурому дому. Сердце билось быстро и гулко, как мотор нашей «Порции».