— Ты понимаешь, о чем я?
— Пожалуй, нет. — Она смотрела на него, не мигая, чтобы на глаза не навернулись предательские слезы. — Я тебя нисколечко не понимаю.
— Если это хоть немного тебя утешит, я могу сказать то же самое о себе, — сухо заметил он, когда повернулся к ней лицом; его глаза снова были мрачны.
— Так зачем же мы тогда женимся? — Гнев придал ей силы, и она рывком встала на ноги. — Мы не подходим друг другу, правда? — Она ощущала жгучее желание сделать ему больно.
— Наоборот. — Его лицо стало жестким, и он внезапно оказался рядом. — Мы идеально подходим друг другу. — Он наклонился и еще раз поцеловал ее, на этот раз бешено, неистово, так что, когда он оторвался наконец от ее губ, она дрожала от страха и возбуждения, а его черные глаза светились самодовольством. — Мы сыграем свадьбу на Рождество.
— Рождество? — Она с раздражением обнаружила, что ее голос дрожит, а щеки заливает горячая волна. — Но ведь до него всего лишь месяц с небольшим.
— Мне очень жаль, но я не каменный. — Он резко развернулся и направился к дороге, и все же она успела заметить, как по его лицу прошла судорога, выдававшая испытываемые им муки неудовлетворенного желания.
Когда через четыре дня Маршалл покидал Португалию, она уезжала с ним. С того дня, когда она согласилась выйти за него замуж, он держал ее на почтительном расстоянии, и, хотя сердце у нее от этого не раз сжималось, в глубине души она чувствовала облегчение. Ей все чаше и чаще начинало казаться, что она попала на огромную американскую горку и летит по ней куда-то навстречу неизвестности.
Если бы я только могла держаться так же холодно и отчужденно, как он, не раз печально думала Келси, когда видела, как его глаза глядят будто куда-то сквозь нее. В тот день в долине она бросила ему в лицо чистую правду. Она его абсолютно не понимала, а ей этого так хотелось. Между тем от него веяло таким холодом, что казалось, он сделан из камня. Однако ей было известно, что на самом деле он совсем другой. По ночам, когда она без конца ворочалась в гостиничной постели, эта мысль не прибавляла ей спокойствия. Да, она знала — его сердце похоронено вместе с его женой, и она уже начала сомневаться, оставит ли его когда-нибудь призрак Лоры.
В аэропорт их отвез Пирес, преисполненный благодарности к Маршаллу и необычайно гордый произошедшим прошлой ночью прибавлением в своем семействе.
— Два мальчика, — едва приехав, сообщил он им, лучась улыбкой. — Во какие… — Он развел руки на величину небольшого бегемотика, и Маршалл снисходительно улыбнулся, а потом, полуобернувшись, незаметно подмигнул Келси. Это был его первый естественный жест за последние дни, и ее сердце так и подпрыгнуло. — Знаешь, как зовут первого? — продолжал Пирес, растягивая рот в улыбке от уха до уха. — Маршалл!! — Он, видимо, считал это большой честью.