Астарта долго и пристально всматривалась в Воительницу, а потом повернула статую лицом Богини-Матери к себе. Созерцание этого лица давало Астарте утешение. Подняв сухую веточку шалфея, она размяла в своей ладони его листья и высыпала их в маленькое медное блюдо, которое поставила на огонь. Вдыхая сладостный аромат фимиама, она принялась отгонять рукой струйку дыма в сторону Богини.
– Благословенная Богиня-Мать, благодарю тебя за видение, ниспосланное мне тобою. Я не понимаю, что оно означает, но не забуду предостережения. Хвала твоему неизреченному имени. Да святится имя твое.
Потом Астарта положила маленькую медную крышку на блюдо с дымящимся шалфеем, чтобы дым больше не шел от него. Медленно протянув перед собой руку, она еще раз повернула статую так, что теперь Воительница смотрела на нее. Смотрела пустыми глазами существа, призванного и зовущего убивать.
Астарта села на корточки. Она никогда не совершала жертвоприношений Воительнице, хотя знала, что должна сделать. Принести в жертву Богине кровь было выше сил Астарты.
– Я знаю, чего ты ждешь от меня, – сказала Астарта Воительнице. – Ты хочешь, чтобы я следила за ним, чтобы преследовала его, ты хочешь превратить преданных ему людей в предателей, а если это невозможно – и я молю тебя, чтобы так оно и было, – тогда тебе угодно будет, чтобы я наняла тайных соглядатаев и они шпионили бы за каждым его шагом. А что потом? Ты требуешь свидетельств, доказательств их близости, ты требуешь от меня противиться ему. Гнев, позор, ненависть… Он возненавидит меня и себя… Я не могу решиться на это, – Астарта искала в пустых глазах Воительницы понимания – и не находила его.
«Ты не любишь его», – сказали ей эти глаза.
«Нет, не люблю, но уважаю и чту».
Она могла бы любить его и даже, кажется, любила, но теперь все это ушло в прошлое.
Когда же зародилась в ней эта любовь? Может быть, в первые месяцы их супружества, которые казались ей теперь сном? Два чужих человека, которых обстоятельства вынуждали быть вместе, пытались играть нескончаемую роль на глазах у множества снедаемых любопытством людей, даже при опущенном занавесе, на пустой сцене, где, кроме них, никого не было.
Все это время Астарте казалось, что где-то рядом мелькает и снова скрывается с глаз какой-то мужчина в короне и в пурпурной мантии. Сильный, решительный – и в то же время надломленный, ранимый, терзаемый сомнениями. Ликующий, когда судьба посылала ему удачу, и казнящий себя, если ошибался. Учась на своих ошибках и снова и снова повторяя их, он боялся смотреть в будущее и все же постоянно отваживался бросать вызов судьбе.