«...Сейчас мы на Таймс-сквер. Здесь холодно и неуютно. Осталось ровно шестнадцать минут до полуночи, когда большое красное яблоко, которое вы видите на экранах своих телевизоров, упадет, возвестив начало Нового года».
На экране вновь появился Дик Кларк с микрофоном в руке. Он вел репортаж с одной из крыш на Таймс-сквер. Видно было, что он чертовски замерз.
– Мне никогда не нравился этот парень, – сказал Гиббонс, протягивая Тоцци свежее пиво.
Тоцци уселся рядом с ним на кушетке.
– Почему?
– Не знаю. Просто я никогда его не любил. Что в нем такого особенного? По-моему, он бездарь.
– Он – продюсер, он сам открывает таланты. Поэтому-то так и разбогател, – сказал Тоцци, потягивая пиво из бутылки.
– Ну и что? Поэтому я и обязан на него смотреть?
– А от меня-то ты чего хочешь? Перемени канал. Тебе нужен Гай Ломбарде с его «Ройял Кэнэдианс»?
– Гай Ломбарде умер.
– О, мне очень жаль.
Тоцци, сидя со своей бутылкой пива, явно насмехался над ним. Гиббонс знал, он считает его динозавром. Он думает, что таким «старикам», как Гиббонс, должны нравиться Гай Ломбардо и Лоурэнс Уэлк, эта муть. Эти беби-бумеры,[8]к которым принадлежал Тоцци, считали свое поколение избранным. К тем, кто родился до них, они относились как к каким-то мастодонтам, а те, кто появился на свет после них, вообще считались чем-то несущественным – подстрочное примечание в книге жизни, не более того. Гиббонс решил не реагировать на этого засранца и продолжал потягивать свое пиво. Был канун Нового года, они сидели у Лесли Хэллоран, и ему не хотелось устраивать здесь перебранку. Не время и не место.
Тоцци устроился поудобнее и взял пульт дистанционного управления.
– Ты когда-нибудь смотрел местную программу. Гиб?
– Тебе что, нужны неприятности сегодня вечером?
– Нет, просто я подумал, почему бы не показать тебе, что происходит в мире.
– По сравнению с тобой я знаю черт знает как много.
– Чего ты злишься, Гиб? Ведь сегодня – Новый год.
– Однако ты стал рассудительным. Ты не был таким, когда тебя отстранили от исполнения обязанностей.
– Уж не хочешь ли ты сказать, что я был отстранен по собственной вине? Я не просил Огастина подставлять меня.
– Конечно нет, ты сам удачно подставился. Ты со своим длинным языком стал удобной мишенью.
– О чем ты говоришь? Удобная мишень? Да если бы не я, Огастин до сих пор сидел бы в своем кресле, обделывая свои мелкие делишки с сицилийцами. Да только благодаря мне ему не удалось улизнуть с тем дерьмом. Теперь его ждут тяжелые времена. Очень тяжелые.
– Да вовсе и не благодаря тебе.
– Послушай, а кто нашел героин? Кто сохранил его, чтобы он сгорел вместе с ним?