– Так ты уходишь из Бюро, чтобы осчастливить Лоррейн? Брось ты, Гиб. Это глупо.
– Знаешь, когда я лежал в больнице, то серьезно подумывал жениться. Очень серьезно подумывал. Мы нуждаемся в чем-то надежном, постоянном. Тем более на склоне лет. И особенно я. Что я буду делать, когда уйду с этой работы? Что, если я тяжело заболею, слягу, как тогда? Кто станет заботиться обо мне? А о Лоррейн, если с ней что-нибудь случится? Кто – ты?
– Ты, Гиб, становишься сентиментальным. Или это от возраста?
– Валяй, Тоцци, смейся сколько влезет. Тебе пристало шутить, потому что ты еще молод. – Он снова защелкал ручкой. Это начинало действовать Тоцци на нервы.
– Что это ты такое плетешь? Ты хочешь сейчас выйти в отставку? Поселиться в каком-нибудь тихом пригороде с моей двоюродной сестричкой? Ты об этом подумываешь?
Гиббонс взглянул Тоцци в глаза.
– Я не хочу потерять ее.
– Значит, она поставила тебе ультиматум? И если ты не бросишь Бюро, она навсегда уйдет из твоей жизни?
Гиббонс закрыл глаза и торжественно покачал головой.
– Да нет же, говорю тебе. Я вообще с ней об этом не разговаривал. Так думаю я сам.
Сердце у Тоцци бешено заколотилось. Неужели он потеряет напарника?
– Ты бы лучше сходил к врачу. С тобой творится что-то неладное.
Гиббонс снял ноги со стола и отшвырнул ручку. Тоцци ждал язвительной реплики. Ее не последовало. Что же такое с ним стряслось?
– Лучше скажи прямо, Гиб. Скажи мне сейчас. Ты уходишь или нет? Я должен знать.
Гиббонс улыбнулся, как крокодил, заново рожденный крокодил, крокодил, приобщившийся к высшей мудрости, крокодил, увидевший свет, крокодил, который не кусается.
– Позже скажу, – заявил он, выходя из-за стола. – Теперь мне нужно в сортир.
И он ушел, а Тоцци остался один в кабинете. Он сидел насупившись. Где-то в желудке возникло ощущение пустоты, и вовсе не оттого, что приближалось время обеда. Он взял ручку со стола Гиббонса и принялся щелкать ею.