Честно говоря, это была домашняя заготовка. Дождавшись своей очереди, я подъехал к воротам и в обмен на квитанцию протянул контролеру, немолодому красномордому дядьке в клетчатой ковбойке и сандалиях на босу ногу, деньги, которые тот с явным сожалением на опухшей, явно не похмеленной с утра физиономии не взял, просипев:
— Не положено. Отдашь на выезде.
Цепь ослабла, я заехал внутрь, в зеркальце заднего вида увидел, как она снова натянулась перед капотом следующего автомобиля, и одновременно услышал слегка искаженный помехами голос Тимы:
— Они за тобой через одну машину. Д-дерзай.
В то же мгновение я сделал неловкое движение рукой, и приготовленные для расплаты купюры вырвались у меня из ладони и полетели на асфальт. Легкий ветерок тут же подхватил их, я же, поощрительно улыбнувшись цепному дяденьке, крикнул ему:
— Повезло, отец! Возьми, разговейся!
И резво тронулся вперед, в лабиринт из машин, успев заметить в зеркальце, как багровый страж ворот, забыв о своих прямых обязанностях, скачет на корточках вокруг контролерской будки, ловя верткие бумажки, словно разбегающихся цыплят. Не знаю, сколько точно времени удалось этим выиграть, но, видимо, достаточно. Уже через минуту я был на другом конце стоянки, расплатился, был выпущен на волю, ударил по газам и услышал Прокопчика:
— П-порядок. Бегают по площадке, как к-кутята в п-поисках мамочки. Я, п-пожалуй, п-провожу их до дому.
К себе в контору я возвращался в приподнятом настроении: сегодня с утра все удавалось. У картежников это называется «масть прет», и каждый игрок знает, что главное — не останавливаться, не дать, что называется, «остыть фишке». Заехав в первый попавшийся двор, я ободрал бумажные номера и из ближайшего автомата позвонил Гарахову. Мне продолжало везти — он находился дома, знал, разумеется, Пирумова и предложил встретиться сегодня ближе к вечеру, кое-что о нем рассказать. Но нетерпение сжигало меня, я не хотел терять времени и потребовал коротко осветить вопрос по телефону. Правда, чтобы прослушать это «кое-что» даже вкратце, пришлось один за другим запихнуть в ненасытный таксофон целых три жетона. Не исключаю, что столь любимый Марленом Фридриховичем эпический жанр предполагал даже более длинный рассказ, но четвертого жетона не нашлось.
Итак, Пирумов Лев Сергеевич, адвокат. (Я вспомнил наконец, почему его фамилия казалась мне знакомой — периодически она мелькала в газетах в связи с каким-нибудь очередным громким скандалом то о защите чести и достоинства поп-звезды, то по обвинению во взятках крупного правительственного чиновника.) Если гараховские многословные высказывания о Пирумове изложить более сжато, получится следующее.