— Эта девица, — сказал Агравейн, — моя мать. Она делает то же, что вчера делала мамочка. А я буду сэром Груммором.
— А я Пеллинором.
— Агравейн, если ему охота, может быть сэром Груммором, но приманку нужно оставить одну. Так сказано в книге.
— Ох, мастер Гавейн, ох, мастер Агравейн!
— Хватит выть. Спугнешь единорога.
— А нам после этого нужно уйти и спрятаться. Вот почему наша мама его не поймала, — потому что с ней оставались рыцари.
— Я буду Финн Мак Куил.
— А я — сэр Паломид.
— Ох, мастер Гавейн, умоляю, не оставляйте меня одну.
— Перестань ты вопить, — сказал Гавейн. — Ты дура. Гордиться надо, что тебя взяли в приманки. Вчера приманкой была наша матушка.
Гарет сказал:
— Ну что ты, Мэг, не плачь. Мы не позволим ему поранить тебя.
— В конце концов, он может тебя всего только убить, — жестоко сказал Агравейн.
От этого несчастная девочка разревелась еще сильнее.
— Зачем ты это сказал? — сердито спросил Гавейн. — Вечно ты пугаешь людей. Теперь она завывает громче прежнего.
— Послушай, — сказал Гарет. — Послушай, Мэг. Мэг, бедняжка, не плачь. Когда мы вернемся домой, я обязательно дам тебе пострелять немного из моей катапульты.
— Ох, мастер Гарет!
— Ах, да пошли, наконец. Не можем мы с ней возиться
— Ну, будет, будет.
— Ох, ох!
— Мэг, — сказал Гавейн и скорчил страшную рожу, — если ты не престанешь визжать, я на тебя вот так посмотрю.
Слезы мгновенно высохли.
— Ну вот, — сказал Гавейн, — как только придет единорог, мы тут же выскочим и проткнем его. Ты поняла?
— А обязательно его убивать?
— Да, непременно.
— Понимаю.
— Я надеюсь, ему не будет больно, — сказал Гарет.
— Одна из твоих дурацких надежд, — сказал Агравейн.
— Я все-таки не понимаю, зачем его убивать.
— Чтобы оттащить его домой, к матери, остолоп.
— Разве мы не можем поймать его, — спросил Гарет, — и отвести к матери живьем, как, по-твоему? Я хочу сказать, что можно заставить Мэг вести его, если он смирный.
С этим Гавейн и Гахерис согласились.
— Если он смирный, — сказали они, — лучше привести его живого. Это самый лучший способ охоты на крупного зверя.
— А мы станем его подгонять, — сказал Агравейн — Можно будет лупить его палками.
— Да и Мэг заодно, — прибавил он, подумав. После этого они удалились в засаду, решившись хранить молчание. Ничего не было слышно, кроме нежного ветра, пчел в вереске и жаворонка высоко в небесах. Да еще иногда долетало шмыганье Мэг.
Когда единорог появился, все сложилось не так, как они ожидали. Прежде всего он был благороднейшим из животных, вместилищем красоты, зачаровывающей всех, кто его видел.
Единорог был бел, с серебряными копытцами и жемчужным рогом. Он изящно ступал по вереску, казалось, почти не приминая его, столь легка была поступь, и ветер волнами бежал по его долгой гриве, только-только расчесанной. Самым чудесным в нем оказались глаза. По сторонам носа чуть синеватые складки взбегали к глазницам, погружая их в меланхоличную тень. Глаза, окруженные этой прекрасной и грустной тьмой, были столь печальны, нежны, одиноки и благородно трагичны, что при виде их всякое чувство, кроме любви, умирало.