— Хотите, я приложу к ней влажную ткань, или, может быть, выпьете молока?
— Нет. Потерплю. Все равно не поможет.
— Бедный Гавейн. Надеюсь, он вам ничего не сломал.
— Он сломил мой дух. Давайте поговорим о другом. Король с сомнением произнес:
— Я и так слишком разговорился Думаю, мне лучше уйти, а вы поспите.
— Ах нет, не уходите. Не оставляйте меня наедине с самим собой. Одиночество изнуряет меня.
— Но доктор сказал…
— К дьяволу доктора. Побудьте еще чуть-чуть. Подержите меня за руку. Расскажите об Англии.
— Завтра должна прийти почта, тогда мы сможем даже почитать об Англии. Получим самые свежие новости. Молодой Мордред пришлет письмо, и, может быть, Гвен мне тоже напишет.
— Почему-то в письмах Мордреда ничего, кроме холодных приветствий, нету.
Артур поспешил оправдать сына.
— Это только из-за того, что жизнь его не баловала. Но поверьте, сердце его воистину сгорает от любви. Гвен всегда говорила, что все тепло своей души он отдал матери.
— Он был привязан к нашей матери.
— Может быть, даже влюблен в нее.
— Вот причина, почему он так завидует вам. Эта мысль, впервые пришедшая Гавейну в голову, поразила его, будто открытие.
— Возможно, по этой же причине он и позволил сэру Агравейну убить ее, когда она вступила в любовную связь с сэром Ламораком… Бедный мальчик, жизнь обошлась с ним круто.
— Он единственный брат, какой у меня остался.
— Я знаю. Эта несчастная оплошность Ланселота — истинная трагедия.
Властитель Лоутеана лихорадочно схватился за свою головную повязку.
— Какая уж там оплошность. Я еще мог бы в нее поверить, кабы на них были шлемы, но они стояли с непокрытыми головами. Он должен был их узнать.
— Мы уже столько раз говорили об этом.
— Да. И все впустую.
С трагической робостью старик спросил:
— Не кажется ли вам возможным, Гавейн, пересилить себя и простить Ланселота, что бы там ни произошло? Я не пытаюсь заставить вас забыть о вашем долге, но если не умерять правосудия милосердием…
— Я умерю его, когда жизнь Ланселота будет зависеть только от моего милосердия, не раньше.
— Ну что же, вам решать. А вот и доктор идет, сейчас скажет мне, что я слишком у вас засиделся. Входите, доктор, входите.
Но вместо доктора в палатку шумно вступил епископ Рочестерский с пакетами и железным светильником в руках.
— Это вы, Рочестер. А мы думали — доктор.
— Добрый вечер, сэр. И доброго вечера вам, сэр Гавейн.
— Добрый вечер.
— Как голова нынче?
— Спасибо, господин мой, понемногу проходит.
— Ну, это прекрасная новость.
— А я, — лукаво прибавил он, — тоже принес неплохие новости. Почта пришла раньше ожиданного!