А старший показал на карман солдата и сказал:
– Приваривай.
Солдат вынул еще рублевку и опять бросил кости.
– Свара! – закричали мальчишки.
– Ничья, что ли? – спросил солдат. Он поднялся и простился. Женщина вышла на крыльцо показать ему дорогу.
– Тропой пойдешь через лес, там обратно на бойкую дорогу выйдешь, и первая деревня как раз Заложье будет.
Солдат поблагодарил и пошел.
– А что, скажи, немец не вернется? – спросила его, осмелев, женщина.
Солдат остановился и покачал головой.
– Нам отступать нельзя.
– А дорога ведь стала, – сказала женщина.
– Стала, – подтвердил солдат.
– Ни пройти, ни проехать. Теперь пока все стает да подсохнет, месяц, а то и больше пройдет. А ведь вам еду подвозить надо.
– Надо, – сказал солдат. – Без табаку туго.
Мимо по дороге вели раненых лошадей в ветеринарный батальон. Большие артиллерийские лошади одичали с голоду. У канавы они останавливались и отказывались идти.
– До клевера не дотянут, – глядя на них, сказала женщина, – а овса нет. Резали бы их да армию кормили. Если поварить дольше – не жестко.
– Нельзя, – сказал солдат, – строжайший приказ беречь их до последнего. Виновных под суд.
Он пошел.
– Вот и ты пострадал, а пешком идешь, – сказала она ему вслед и покачала головой.
– Ничего, мать, не печалься, – ответил солдат, – от пешки нет замешки.
Тропинка шла лесом. В лесу связист снимал шестом линию с деревьев. Другой шел ему вслед, на животе у него в открытом деревянном ящике вращалась катушка, накручивая провод.
– Связь сматываете? – спросил солдат. – Далеко я забрел.
Тропинка кончилась. Солдат вышел на большак. Стрелка показала: два километра до деревни Заложье. Солдат остановился и перевел дух.
У дороги лежала полураспряженная лошадь. Под деревом на куче наломанных веток сидел пожилой боец-ездовой.
– Подымется? – спросил про лошадь, подходя к нему, солдат.
Ездовой покачал головой.
– Обожди, недолго осталось.
Солдат глянул на наполненный снегом котелок у ног ездового.
– Н-да, – протянул он.
Опустил левое плечо, и ремень с винтовкой сполз к земле. Он удержал винтовку, прислонил ее к стволу дерева и присел рядом.
– Закурим, – сказал он и достал из кармана шинели махорку, что отсыпал ему комроты.
Ездовой надвое разорвал газетинку и свернул по цигарке – солдату и себе.
Солдат прислушался, как гудят провода вдоль дороги.
– В ушах пищит, – сказал он.
– В ушах пищит у того, кто поросенка съел, – сказал ездовой, – есть у нас такая пословица.
Солдат поглядел на лошадь.
– Если поварить хорошо – не жестко.
Морда лошади была обращена к ним. Грустно, обреченно вздрагивало короткое веко. Ездовой встал, прошел к саням в набухших водой бурых валенках, стал снимать с винтовки ножевой штык.