Школьные привидения тоже пришли. Еле различимые при ярком солнечном свете, они слабо мерцали в воздухе и становились заметными, лишь когда двигались.
Гарри, Рон, Эрмиона и Джинни заняли места в конце ряда у самого озера. Пенье птиц заглушало тихий, как шелест ветра в траве, шёпот людей…
Толпа продолжала расти. При взгляде на Луну, помогавшую Невиллу устроиться на стуле, на душе у Гарри потеплело. Только эти двое из всей ДА откликнулись на призыв Эрмионы в ночь гибели Дамблдора… Гарри понимал, почему: они больше других скучали по занятиям и, вероятно, постоянно проверяли свои монеты в надежде, что очередной сбор всё-таки состоится…
С несчастным выражением лица, вертя в руках зелёную шляпу-котелок, мимо прошёл Корнелий Фадж… Затем Гарри разглядел Риту Москиту. От вида блокнота, зажатого в её руке с красными когтями, его обуяла ярость, которая дошла до предела в момент появления Долорес Хамбридж, с неубедительным выражением печали на жабьей физиономии и чёрным бархатным бантиком на кудряшках стального цвета. Заметив Флоренца, безмолвным стражем стоявшего у кромки воды, бывшая инквизиторша шарахнулась в сторону и, развив небывалую прыть, устремилась к самому дальнему от кентавра ряду…
Последними заняли места преподаватели. Угрюмый министр магии с достоинством восседал в первом ряду рядом с профессором Мак-Гонагалл. Гарри задумался, действительно ли Скримджер или кто-либо из присутствовавших важных персон сожалели, что Дамблдора больше нет… но внезапно послышалась странная, нечеловеческая музыка, и, позабыв о неприязни к министерству, юноша заозирался. И не только он: многие, сидевшие рядом, тоже настороженно осматривались.
— Там! — шепнула на ухо Джинни.
И Гарри увидел… в нескольких дюймах от поверхности прозрачной, зелёной, пронизанной солнечным светом воды… русалов, хором певших на диковинном, непонятном языке; по бледным лицам пробегала рябь, фиолетовые волосы клубились в воде. Гарри в первый миг едва не принял их за инфери… От звуков этих голосов волосы на голове встали дыбом. Но песня не внушала ужаса: она говорила о горе и утрате. Глядя вниз, на исступлённые лица певцов, юноша почувствовал, что русалы, по крайней мере, искренне сожалеют о смерти Дамблдора.
Потом Джинни снова подтолкнула Гарри, и он оглянулся.
По проходу медленно шёл Хагрид с мокрым от слёз лицом. Беззвучно рыдая, он прижимал к груди, как сразу понял Гарри, тело Дамблдора, завёрнутое в фиолетовый бархат с сияющими золотыми звёздами… На мгновение горло пронзила острая боль: жуткая музыка и сознание того, что мёртвый Дамблдор так близко, казалось, унесли тепло летнего дня. Рон сидел с побелевшим от горя лицом; Джинни и Эрмиона захлёбывались слезами.